"Агота Кристоф. Вчера " - читать интересную книгу автора

на свое будущее.
- Я как раз оттуда, - мягко сказал я ему. - Там одни только мертвые,
грязные поля.
- Ты врешь, ты врешь! - закричал ребенок. - Там есть деньги, и свет,
и любовь. Там сады, полные цветов.
- Я пришел оттуда, - мягко повторил я, - там одни только мертвые,
грязные поля. И тут ребенок узнал меня и разрыдался.
То были последние его горячие слезы. Над ним тоже зарядил холодный
дождь. Луна исчезла. Мрак и безмолвие вошли в меня с немым вопросом: "Что ты
сделал с ним?"
Я устал. Вчера вечером я опять долго писал, прихлебывая пиво. Фразы
кружатся у меня в голове. Я думаю, эта писанина скоро погубит меня.
Как обычно, сажусь в автобус. Закрываю глаза. Мы подъезжаем к первой
деревне.
Старуха, разносчица газет, подходит к автобусу забрать свою пачку. Она
должна разнести газеты всем жителям деревни до семи часов утра.
В автобус садится молодая женщина с ребенком на руках.
С тех пор как я работаю на фабрике, никто еще не садился в автобус на
этой остановке.
Но сегодня в автобус садится женщина, и эту женщину зовут Лина.
Не та Лина, которую я жду в мечтах, а настоящая, реальная Лина, та
маленькая вредина Лина, что отравляла мне жизнь в детстве. Та, которая
замечала, что я ношу одежду и башмаки ее старшего брата, и объявляла об этом
на весь класс. Та, что делилась со мной бутербродами и печеньем, от которых
мне так хотелось отказаться. Но я был слишком голоден на переменах.
Лина говорила, что бедным нужно помогать, так учили ее родители. Вот я
и был тем бедняком, которого Лина выбрала для оказания помощи.
Я прохожу на середину автобуса, чтобы лучше рассмотреть Лину. Я не
видел ее целых пятнадцать лет. Она не очень-то изменилась. Все такая же
бледная худышка. Волосы ее слегка потемнели и собраны в хвост на резинке.
Лицо не накрашено, одета она отнюдь не элегантно и не по моде. Да, Лине
далеко до красавицы.
Она рассеянно смотрит в окно, потом ее взгляд падает на меня, но тут же
вновь устремляется в пустоту.
Она наверняка знает, что я убил ее отца, моего отца, нашего отца, и,
может быть, мою мать тоже.
Нельзя, чтобы Лина меня узнала. Она может донести на меня как на
убийцу. Конечно, с тех пор прошло пятнадцать лет, срок давности наверняка
вышел. А впрочем, что ей может быть известно? Знает ли она, что у нас с ней
общий отец? Что у нас был общий отец? Да и умер ли он?
Нож был длинный, но он с большим трудом вошел в плотное мужское тело. Я
нажимал изо всех сил, но мне ведь было всего двенадцать лет, я был тщедушен,
как голодный котенок, почти ничего не весил. Я понятия не имел об анатомии и
вполне мог ударить, не задев жизненно важных органов.
Доезжаем до фабрики, выходим.
Лину поджидает соцработница, она ведет ее в ясли.
Я вхожу в цех, включаю станок; он работает так рьяно, как никогда еще
не работал, он поет, он гудит: "Лина здесь, Лина здесь!"
За окном танцуют деревья, весело насвистывает ветер, резво бегут
облака, блестит солнце, погода лучезарна, как весенним утром.