глава V

Синие паруса. — Необыкновенный аквалангист. — Идем на спасение. — Валентин берет в руки гарпун. — Рыба с нашлепкой на голове. — Доисторический пришелец. — Ловим морскую черепаху, — Фиолетовое пятно на чистой поверхности. — Анчоусы и тунцы… — Ночная гроза

— Коля… паруса! Синие!.. Втроем мы лежим на брезенте в каком-то оцепенении. Не то дремлем, не то просто так валяемся от нечего делать. Только Петр маячит на корме; несет вахту.

— Коля, синие паруса! Много-много! Что это он? Какие еще паруса?

— Что с тобой, Петя? — с тревогой спрашиваю я. — Да вставай же, черт! — Петр дергает меня за

ногу, и я поднимаюсь. С недоверием окидываю взглядом горизонт: пусто. Потом опускаю глаза и вскрикиваю: за бортом лодки мчится по океанской поверхности целая флотилия — маленькие плотики с ярко-синими парусами. А, это велелла-парусница! Одно из интереснейших животных океана, обитающих на его поверхности. Но как эта маленькая флотилия попала сюда? Сейчас безветрие, тишина. А для парусниц нужен ветер. Парусница — настоящий мореход, мужественно переносящая все невзгоды дальних странствий в открытых просторах океана. Однако велелла не просто носится а волнах по воле ветра-пассата, который господствует в местах их обитания и дует всегда в одном направле-нии. Нет, доверившись ему целиком, парусницы уплыли бы в такие места, где бы им было трудно обитать. Поэтому их паруса поставлены, как у настоящего парусного корабля — под углом к ветру. Велеллы передвигаются все время, совершая круговое движение. В пределах одного благоприятного для их существования района. Велелла путешествует не одна. На маленьком плотике под сенью изумрудного синего паруса обитает целая колония занимательных существ.

— Петя, подверни чуть-чуть… Сейчас я зацеплю одну…

Скачков поворачивает румпель, сбавляет немного обороты двигателя. Я наклоняюсь над водой и сачком подхватываю один из плотиков. Свою добычу кладу прямо на капот двигателя — забавный плотик и его обитателей. Ну-ну, кто путешествует под синим парусом? Будем знакомиться! Первым показывается маленький, с горошину, крабик планес. Он выскакивает из-за паруса, приподнимается на своих тонких колченогих ножках и грозно выставляет раскрытые клешни. Его глазки выскакивают на упругих стебельках из особых пещерок и рассматривают меня в упор. Я щелкаю пальцами, и крабик испуганно падает. Потом вскакивает и боком убегает за парус. Снизу к плотику прикрепились своими кожистыми ножками морские уточки. А вот совсем крошечная оранжевая губка. Тут же небольшое ракообразное существо идотеа. А это? Что это за обитатель, спрятавший свою легкую раковинку в пузырчатой пене? Это моллюск янтина. Самый нежелательный для велеллы член ее команды. Поселившись на велелле, моллюск не только бесплатно путешествует по океанским просторам, но и поедает велеллу. Неторопливо пожирает синепарусного морехода, а потом на поплавке в виде слизистой, пенной массы перебирается на другую велеллу.

Аккуратно завернув велеллу в марлю, я, вздохнув, опускаю всю компанию в бидон с формалином. Скачков с кормы укоризненно качает головой. Он вообще большой любитель природы, наш штурман Петя Скачков, Корин гулко, протяжно зевает, хрипло спрашивает:

— Как там Африка, не видно еще?

— Видно, — отзывается с кормы Скачков, — жители по песку бегают, ковровую дорожку расстилают. Официанты с подносами стоят, С бифштексами…

— Ладно, хватит. Поднимайся. Твоя вахта…

Корин принимает вахту, а я готовлю завтрак. Собственно говоря, чего там и готовить: наливаю из ведра в кружки мутноватой воды — за ночь она немного отстоялась — да снимаю с мачты чуть провялившуюся рыбину.

"Беззубка" оказалась удивительно вкусной. Пожалуй, она напоминала подсушенную горбушу. Помню, когда работал на Камчатке, то мне приходилось часто есть ее. Жирное, сочное мясо с небольшим душком. Ну просто прелесть! Валентин кивнул головой, и я снял с мачты eщe одну рыбину. Стась, придерживая коленкой румпель и не спуская глаз с компасной картушки, пожирал «беззубку». Мы не отставали от него. Все повеселели. Даже Бенка, скучавший последнее время, и тот, обглодав рыбий хвост, попытался сделать стойку на руках. Но не получилось. Упал. Наверно, ослабел сильно…

— Эх, водички бы еще!.. — вздохнул Скачков. Мы все, как по команде, подняли головы вверх: нет, навряд ли дождемся мы сегодня водички. Небо и горизонт совершенно чистые, словно кто-то тщательно, с особым рвением прочистил его. Чтобы ни одной тучкой не запятнать ослепительно голубой фон… И горизонт тоже чист. Как вчера и позавчера. Ни одного силуэта. Пусто…

Трубка после завтрака подняла настроение еще выше. Мы сидели на брезенте вокруг груды обглоданных костей, жабер и плавников. Мы курили прекрасный табак "Золотое руно" и, ощущая в животах приятную тяжесть, бессмысленно улыбались. Никто не икал: рыба была превосходной. А на мачте сухо постукивали друг о друга еще десяток распластанных, сочащихся жиром тушек…

Вот только пить хочется. Очень. Бомбар и Хайердал писали в своих книгах, что человек может привыкнуть к соленой морской воде… Свесившись за борт, я подцепляю ладонью воду, делаю глоток… Тьфу, черт. Горечь невообразимая… тридцать процентов растворенной соли. Б-рр, попробуй-ка привыкни! Пить хочется еще больше. Во рту горит. Язык толстый и неповоротливый. Он еле помещается, хочется высунуть его наружу по-собачьи, проветрить. А ведь это только первый день без воды! А что будет дальше? Если застрянем здесь и ливни пройдут стороной? Воды бы, водички… Сколько на земле холодных, прозрачных озер, рек, ручьев! Сколько снега, льдов, которые можно растопить, превратить в воду. Напротив нашего дома по утрам всегда появляется тележка с газированной водой. Такой холодной, шипучей, И тетка льет, льет ее в стаканы. В стаканы и мимо. Прямо на асфальт. Из-под тележки всегда бегут темные ручейки… На берег! Скорее бы добраться до берега…

С усилием отогнав от себя навязчивый образ десятков, сотен, тысяч стаканов, в которых пузырится шипящая, холодная как лед вода, я поднимаю глаза на Скачкова и читаю в его взоре то же, что мучит и меня…

— Водички бы, — Скачков облизал языком распухшие, кровоточащие губы, — или компотику.

Вдруг Корин вскричал не своим голосом:

— Человек за бортом!..

Он резко крутнул руль, мы попадали на брезент, потом вскочили; действительно, метрах в шестидесяти от «Корифены» плыл человек.

— Аквалангист, — сказал Скачков.

Вот уже хорошо видны большие выпуклые очки, желтая шапочка, натянутая на голову. Блестящий горб за спиной. Наверно, баллоны особого вида. Человек плыл брассом. На руках его желтели какие-то полосатые перчатки.

— Корин! Подворачивай круче! Обороты прибавь… — Валя перебежал на самый нос лодки. Мы последовали за ним,

— Выдыхается, бедняга… — прошептал Петр, — замучился, наверно…

Действительно аквалангист все медленнее разгребал руками воду, его голова и горб-баллоны все глубже уходили в волны.

— Об-бороты, Корин! — крикнул Валентин. — Тонет! Аквалангист… Откуда он? С какой-нибудь подводной лодки? Или отнесло в океан течением от берега? Или… но что это? Я напрягаю зрение. Так это же…

— Ребята… так это же черепаха!

Ну конечно же! Это не очки, а ее большие выпуклые глаза; не руки в перчатках, а ласты. И не баллоны за спиной — панцирь. И нет у животного никакой резиновой шапочки: это голова такая. Блестящая, желтая. Издали действительно как купальная шапочка на человеческой голове… Еще десяток метров, еще немного. И вот мы уже хорошо видим ее морду, похожую на клюв хищной птицы.

Валентин торопливо привязывает к бамбуковому древку гарпуна капроновую веревку. Встает на носу лодки, заносит руку над головой. Черепаха перестает плыть, чуть шевеля ластами, она качается в мелких волнах, высунув голову, внимательно всматривается в нашу лодку, Валентин поднимает руку выше, надеясь попасть в мягкие части ее тела. Р-раз! Гарпун, сверкнув лезвием ножа, ударился в панцирь и со звоном отскочил, плеснулся в воду. Черепаха наклонила голову вниз, загребла под себя воду ластами и нырнула.

— Вот она! Вот, парни! — Корин, свесившись за борт, тыкал пальцем вниз. Там, на глубине метров шесть, неторопливо проплывал наш «аквалангист». Движения его были плавны и неторопливы. Как видно, черепаха превосходно чувствовала себя в этих водах и не очень-то испугалась ни лодки, ни гарпуна.

— Разворачивай… Сейчас вынырнет…

Валентин вытянул из воды свое оружие и опять принял позу гарпунера конца прошлого столетия.

— Как в книжке «Моби-Дик», — сказал Скачков.

Но зря Валька принимал живописную позу. Черепаха не всплыла. Она глубже и глубже уходила в воду, пока ее силуэт совсем не растворился в фиолетовом сумраке.

Корин вновь переложил руль, и лодка пошла прежним курсом. На норд-норд-ост. В направлении к африканскому берегу.

А солнце жжет, прокаливает наши тела. Лучи огненными спицами вонзаются в кожу, мышцы, кажется, в самый мозг. Поверхность воды ослепительна. Миллионы солнечных бликов дрожат и Дробятся в мелкой волне. Жгучие, солнечные зайчики скачут по нашим лицам, настойчиво, упрямо лезет под распухшие веки, в глаза… прорва света… Разящего, жгучего света. И духота. Потрясающая, неподвижная духота. Перегретый воздух дрожит и колеблется. Горизонт кажется не ровным, а волнистым, зыбким. Дождя бы! Ливня… холодной пресной воды!

Радостное возбуждение от сытного завтрака и встречи с черепахой прошло. Ребята опять приуныли, сникли. Нет, так нельзя. Нужно чем-то заняться, развеяться. Впереди еще много трудностей, испытаний. Впереди еще высадка на берег. И надо быть бодрым. Надо быть…

Я окидываю взглядом воду. Вот там еще черепаха. Корин тоже заметил, чуть изменяет курс, направляет лодку к ней…

— Валя, черепаха, — говорю я.

— Ну ее к черту… — машет рукой «адмирал», — пускай плывет.

— Может, искупаемся? — предлагает Скачков.

Валентин молчит. Мне кажется, что ему сегодня просто немного нездоровится. Или не выспался: ночью он дежурил.

— Двигатель надо немного остудить. Перегреется… — . настаивает Скачков. Валентин смотрит за борт: нет, нигде не видно акульих плавников. Пожалуй, действительно нужно искупаться.

— Корин, глуши… двоим следить за водой, двое в воду…

Вместе с Петькой они валятся в волны. Натянув ласты, я сижу на носу лодки, свесив ноги вниз. Валя и Петр плавают около лодки, ныряют под нее и выскакивают с другой стороны.

Потом настала наша очередь. Вода теплая. Градусов двадцать восемь. Она совершенно не остуживает перегретых тел. Я плыву, усиленно работая ногами, и чувствую, как на теле выступает пот.

Раскинув руки и ноги, повисаю над фиолетовой бездной. Вглядываюсь в ее глубь, отдыхаю. Там пусто. Никого не видно. Потом я чувствую, как что-то липкое и жесткое прикоснулось к моей спине. Я испуганно перевернулся, и мимо моей маски проскользнула черная, со светлой продольной полоской головастая рыбина. Прилипала!

Рыба, как видно, пыталась прилепиться ко мне. Испугавшись моего движения, она шмыгнула прочь, покрутилась над лодкой и, прилипнув присоской к днищу «Корифены», повисла вниз хвостом.

Послышался звонкий стук. Это Валька дает команду, стучит заводной ручкой в борт. Пора в лодку… Кажется, совсем немного поплавал, но очень сильно бьется сердце. В глазах желтеют круги: устал.

Солнце совершенно взбесилось. Мне кажется, что с неба прямо на нас капают и прожигают насквозь расплавленные капли. Хоть бы скорее наступил вечер! Эта

раскаленная лоханка, горячий воздух, горячая вода… Ну как только люди живут в тропиках?! Снегу бы сейчас, много снегу. Чтобы упасть в него, зарыться в холодный, колючий снег с головой, с пятками. И чтобы eщe сверху набросали большой пушистый сугроб. Или вдруг бы мы подплыли сейчас к айсбергу. Мы бы вскарабкались на его студеную, ледяную вершину и легли, повалились бы на дышащую холодом поверхность своими горячими спинами, животами.

— Черепаха. Вон еще одна плывет, — доносится до меня голос Корина. Николай, чего это они здесь расплавались?

— Где-то поблизости отмели, ребята, — вяло говорю я, — морские черепахи кормятся на них. Едят водоросли, моллюсков, раков, крабов. Ловят рыбешку. Промышляют разную живность.

Валентин приоткрыл набухшие веки. Скачков, устроившись поудобнее, чесал Бенке живот и смотрел на меня. Ждал, что я еще что-нибудь расскажу. Он любил рассказы про животных.

— Так вот о черепахах. Это интереснейшее существо океана…

— Кого бы ты ни упоминал, у тебя нее океанские существа "интереснейшие"…

— Потому что они все действительно очень интересны. Вот, например, та же черепаха. Представьте себе, что черепахи — одни из немногих живых существ, населяющих нашу планету, сохранившие свой облик неизменным в течение многих миллионов лет. Когда-то летали над прибрежными водами морей и океанов зубастые птицы, проламывались в папоротниковых лесах гигантские ящеры. А в море плавали черепахи. Ну совершенно такие же, как та, которую мы чуть не загарпунили…

Так вот доисторические черепахи имели то же строение тела, вели тот же образ жизни, что и современные. Откладывали в песок яйца, белые, в мягких кожурках; кормились на мелководных банках и почти всю жизнь проводили в открытом океане, возвращаясь на берег, чтобы отложить яйца. Врагов у них почти нет. Если, конечно, не считать человека. Человек довольно быстро истребил гигантских сухопутных черепах, так называемых слоновых. Они обитали на многих островах Тихого, Атлантического и Индийского океанов. Мореплаватели ловили этих малоподвижных животных и загружали ими трюмы своих парусных кораблей. Крупные, мясистые животные могли очень долго обходиться без пищи и воды. А мясо у них жестковатое, но в море это куда как лучше, нежели протухшая солонина.

Солнце в зените. Кажется, что оно зацепилось там за что-то и теперь не может сдвинуться с места. Чтобы начать свой вечерний путь к западной кромке горизонта… В воде показывается еще одно пятнышко. Опять, наверное, черепаха.

— А я знаю, как ее изловить, — сказал Корин, — попробуем, парни?

— Попробуем, — соглашается Валя.

На руле Скачков. Он сбавил обороты двигателя до самых малых. Лодка еле-еле поползла по океану… Маленькие волны, бугрившие поверхность залива с утра, пропали. Кругом совершенно гладкая вода. И только желтое пятнышко в сотне метров впереди. Наверно, черепаха.

Корин достал смотанный поводец, на котором совсем недавно билась акула, отрезал от одной из рыб кусочек мяса и насадил его на крючок. Потом опустил снасть в воду и стал смотреть вниз.

— Куда ты смотришь? — удивился Скачков. — До черепахи еще метров шестьдесят!

Но я знал, почему Корин смотрел в воду. Я тоже свесился с борта: около наживки уже крутился прилипала. Конечно, он еще не проголодался. Еще со вчерашнего дня его живот выпукло бугрится. Конечно, можно и не глотать итого кусочка. Но он такой соблазнительный, такой жирный и, наверно, очень вкусный, что… Прилипала разинул свой большой, с лопатообразной нижней челюстью рот и…

— Ведро с водой! — крикнул Корин.

Я зачерпнул ведром воды, и Корин, не снимая с крючка, опустил туда прилипалу. Затем Стась смотал с катушки спиннинга метров двадцать крепчайшей толстой лесы и разрезал на два куска. Один побольше, другой значительно меньше. Короткую леску мы продели прилипале под жабры, длинную накрепко закрепили на туловище, у основания хвостового плавника.

— Петя! Полный вперед! К черепахе… — Корин выплеснул воду вместе с прилипалой за борт. Рыба шмыгнула под лодку и присосалась к днищу.

Черепаха уже рядом. До нее всего метров двадцать, Корин дернул за коротенькую леску, и прилипала тотчас «отлип» от лодки. Если бы его тянули за лесу, что укреплена на теле, то он быстрее бы дал себя разорвать на две части, нежели отлепился бы. Но когда рыба чувствует, что жилка впивается в нежные жабры, она тотчас впускает под свою присоску воду и отваливается.

Корин выдернул длинной лесой прилипалу из воды, раскрутил рыбу над головой и метнул в сторону черепахи. Нет, не получилось… Расстояние до черепахи оказалось более далеким, нежели до лодки. И головастая рыба вернулась к лодке.

— Ап! — Корин не дал ей присосаться к «Корифене». Выхватил рыбу из воды, крутнул раз, другой, еще и…

— Ой! — послышалосьиз лодки. Корин крутнул рыбу слишком низко, а Валентин не успел наклониться, и рыбина накрепко пришлепнулась, присосалась к его Плечу. Валька сунул под рубчатую нашлепку мизинец — рыба отпала… Черепаха совсем рядом… еще взмах, всплеск… леса туго тянулась. Есть!..

— Петя, выключай! Под винт затянет!..

Скачков торопливо крутнул ручку газа, двигатель хрюкнул и стих. Вместе с Валентином мы уже помогали Корину: из воды к поверхности всплывала черепаха. За нашими спинами суетился Скачков, вязал петлю из капроновой веревки. Вода взбурлила, черепаха вынырнула и отчаянно замолотила своими передними ластами. Прилипала намертво присосался к панцирю животного и судорожно то открывал, то закрывал свои жаберные крышки.

Свесившись за борт, Петр накинул петлю на морщинистую черепашью шею, вторую петлю мы подвели ей под брюхо. Бенка пронзительно верещал на мачте. Он отвязывал рыбин и бросал в нас. Он очень боялся этого страшного, костистого животного. Бенка никогда не видел раньше ничего подобного и страшно переживал.

С большим трудом мы перевалили черепаху в лодку и, шумно дыша, расселись кругом. Корин снял с панциря рыбу, отвязал все лески и отпустил. Она свое дело сделала.

Черепаха, неуклюже приподнимаясь на ласты и задние плоские лапы, пыталась куда-то ползти. Но, натолкнувшись на борт, замирала и то чуть втягивала под панцирь, то высовывала свою голую, в костяных пластинах голову.

— Не сдохнет? — обеспокоено спросил Петр.

— Нет, Она очень долго может обходиться без воды. Черепаха, наверно, была очень старой. Панцирь ее во многих местах потрескался и весь зарос белыми раковинками усоногих рачков балянусов. Я сковырнул один ножом. Под ним оказалось углубление: балянусы выделяют какую-то ядовитую слизь, которая разрушает панцирь животного,

— Что с ней делать будем? — спросил Валентин.

— Убьем, — предложил Корин, — я бы хотел иметь такой панцирь на стене своей комнаты, парни…

Валя постукал черепаху по панцирю. Та медленно повернулась к нему своей клювастой, с выпуклыми мокрыми глазами головой.

— Плачет… — вздохнул Петр, — ну ее, выпустим.

— Выпустим, — поддержал я его.

И черепаха бултыхнулась в воду. Обратно в океан. В свою стихию.

Солнце наконец-то сдвинулось с мертвой точки и начало клониться к горизонту. Стало немного легче дышать. Откуда-то пахнуло свежим ветерком, пробежала по воде синяя рябь. И снова все стихло. Лишь мотор нашей лодки озабоченно лопочет. Если свеситься с кормы, то можно увидеть стремительно вращающийся винт. От него к поверхности бежит множество белых пузырьков.

Тишина и покой. Изредка с легким дождевым шумом из-под самого носа «Корифены» выскакивают летучие рыбки. Мелочь прыскает от лодки во все стороны. Крупные рыбы поднимаются на крыло поодиночке. Прежде чем взлететь, они долго мчатся перед стальным форштевнем лодки, а потом, оставляя на воде зигзагообразную полоску, покидают воду. Летят они секунд сорок пять. И, отлетев подальше, шлепаются в воду. «Летучки». Конечно, правильнее бы их назвать планерками. Ведь они не летят, не машут крылышками-плавничками. Они просто планируют, используя разгон в воде и теплые потоки воздуха, поднимающиеся от океана.

Тишиной и покоем дышит наступающий вечер. Кажется, что мир царит в этих спокойных водах. Мир ли, покой? Нет, конечно. Тишина над океаном обманчива. В тихих, спокойных сейчас водах ни на минуту, ни на секунду не прекращается борьба за существование, в которой более сильный губит более слабого и в которой победитель может пасть жертвой еще более сильного и смелого врага.

— Косяк!..

Голос Скачкова отвлек меня от мыслей. Что там еще за косяк? Чей? Да, Петр не ошибся; прямо по курсу на воде темнеет большое фиолетовое пятно, вспыхивающее ослепительными искорками. Вода по краям пятна и в середине его кипит. Порой из океана выскакивают какие-то рыбины и падают обратно. Над кипящим пятном с пронзительными криками носятся узкокрылые чайки. Они падают в воду, выхватывают из нее что-то и вновь, оглашая океан своими скрипучими голосами, взмахивают вверх.

Через несколько минут мы врезаемся в фиолетовое пятно и, свесившись с бортов, смотрим в воду: в ней кишит мелкая, с мизинец, рыба. А, это анчоус! Из нее во многих странах мира изготовляют прекрасные консервы. Нежная, вкусная рыбка. Конечно, и в океане до жирных анчоусов много охотников. Не обращая внимания на нас, кругом лодки шныряют в воде, выпрыгивают из нее и обрушиваются на головастых рыбешек тунцы. Это пятнистые тунцы. Под грудными плавниками на серебристом плотном теле виднеются по три темных пятна. Падением своего тела тунец глушит анчоусов, а потом быстро, жадно пожирает полуживых рыбок. И чайки крутятся здесь же. Живых, подвижных рыбок им не поймать, а вот оглушенных они успевают выхватить из воды.

Своим сачком мне удается подцепить нескольких анчоусов. Скачков включает двигатель, и мы покидаем место побоища; к нему подлетают вес новые и новые чайки, а под водой спешат, торопятся тупцы, макрели, акулы…

Да, нет мира, нет тишины и покоя в океане, Как вообще и во всем животном мире, во всей природе нашей планеты…

А солнце уже повисло над самым горизонтом. Фиолетовая полоса могучим магнитом притягивает вишневый шар. Еще десяток минут — и станет темно-

Нарушая судовой порядок, мы ужинаем пораньше, пока еще солнце не закатилось. Пока еще светло. Никто не страдает отсутствием аппетита, только уж очень пить хочется. Мне кажется, что из меня за день испарилась вся влага, какая только была в моем организме. Десны саднит, на языке мелкие больные ранки. Наверно, ведро воды выпил бы сейчас, может, больше… Опустил бы голову в ведро и пил бы, пил…

— Что-то сейчас на «Марлине», — нарушает тишину Петр, — соскучился. Люблю я его… этого океанского бродягу. Думаю о нем, и вот тут сосет, что-то беспокоит. Помню, и на берегу также: если не уезжаю из города в отпуск, то все время тянет в порт. Посмотреть на «Марлина», как идет ремонт, покраска. Ни одного отпуска не догулял. Не могу, чтобы кто-то другой вместо меня ушел на "Марлине".

— Станции надо делать, — ворчит Валентин.

— Промысловики ждут, а мы тут подпекаемся, — помогает Стась.

— …прохлаждаемся, — сердито заканчивает Валентин, — курортники!..

— Брось ты! — обижается Стась. — Хорош курорт! Ха… по мне уже анатомию изучать можно. Смотри, весь скелет наружу. Ух, доберусь я до судового камбуза. Там так всегда вкусно пахнет манной кашей. На молоке…

— Ну вот, завздыхали. Кашку вспомнили. Не будем об этом, ребята. Давайте о чем-нибудь другом. О значительном. Запомнившимся на всю жизнь. О своих мечтах… Подожди, Стась. Ты будешь опять о папке-дипломате и синеглазых девчонках… Давай, Коля.

— О мечтах? Гм, о мечтах… собственно говоря, мечта моя осуществилась. Я всегда мечтал о море. И вот я в море. В океане… А сейчас мечтаю о береге. О твердой земле под ногами. У меня все время так: на берегу думаю о море, в море — о береге. Наверно, так у каждого… Еще я всегда мечтал о приключениях, путешествиях. И опять все осуществилось: работал на Камчатке, Чукотке, Курилах. Теперь в тропиках…

— Брось ты, Коля: "мечтал о море… путешествиях…". Все это из далекого розового детства. Просто случай столкнул час с берега на палубу судна. Я, например, по конкурсу не прошел в институт и подался в училище. Петю в мореходку друзья затащили. Валя стал гидрологом потому, что у него отец тоже гидролог… Ха, а ты — «мечта». Тоже мне, мечтатель! Ребеночек…

— Напрасно ты так, Стась. Может, у тебя случай… А я не случайно. Нет. С детства стремился к этому. Может, потому, что жил возле моря, в Ленинграде. На Петроградской. Там, бывало, утром распахнешь окно — и в лицо тебе ударит свежий солоноватый ветер, С залива… Корабли на Неве… их гудки. Чайки над асфальтом, бородатые парни с иностранных судов… А в блокаду, может, я и выжил потому, что кроме как о куске хлеба мечтал еще о жарких странах, о море синем-синем, в солнечных брызгах… А ты, Стаська, прикидываешься: ты ведь тоже мечтатель… Жюля Верна-то до сих пор почитываешь… а?

Помолчали. Петр кашлянул, потер ладонь о ладонь.

— А у меня все сложилось по-другому, ребята. Вы ведь помните, как погиб «Меркурий»? Налетел на камни возле Фарерских островов и через полчаса пошел на дно. Я в то время случайно на плавбазе «Петрозаводск» оказался. Близко мы были от места гибели «Меркурия», только «SOS» получили — к нему… Вечерело, волна — восемь баллов. Валит с борта на борт. Минут через двадцать подошли к «Меркурию», а он уже под воду уходит, одни мачты из воды торчат. Люди в воде бултыхаются черными такими точками… То выскакивают на гребень волны, то проваливаются, исчезают. Смотрю в бинокль: все меньше и меньше точек. Подобрались мы чуть не к самым камням, люди рядом — вот они: лица белые, кричат что-то, а ветер ревет, гудит, волны грохочут. Люди — вот они, а как поднять из воды? Шлюпку не спустишь: расколотит в щепы, не только не спасем, своих потопим… Л людей в воде все меньше и меньше: температура минусовая, больше десяти — пятнадцати минут не продержишься. Бросаем мы им спасательные круги, привязанные к концам, цепляются на них люди, но руки не держат: сил нет… И волна бьет, лупит о борта. Подтащили одного — волна его бац о железо… подволокли другого — хлоп, и на обшивке только пена красная. Потом все же вытащили троих…

Петр вздыхает, зябко ежится, словно еще раз ощутил, представил себе, как холодна вода там, у Фарер, глубокой осенью.

— В позапрошлом году это было, но не могу забыть; люди гибнут, а помочь не можем… — Петр замолчал, облизнул сухие губы. — После того рейса чуть с судна не списался: вдруг стало страшно. Испугался моря. И Ника каждый день одно и то же: "Уходи… боюсь". Потом отошло. Ведь я же моряк. Не могу быть без соленой воды… А Ника ушла.

Стемнело. Метрах в двадцати от «Корифены» кто-то бултыхнулся. Все вздрогнули. По воде пошли большие круги.

— Да, Петя. В море, бывает, и гибнут. А женщины, они такие: если любят, то тянут на берег, с судна. Я когда ухожу в рейс, Светлана меня за колени хватает, чемодан из рук вырывает. И тоже все грозится: "Бросай море, уйду". А теперь вот еще ребенка ожидаем. — Валентин задумался, побарабанил пальцами по планширу. Вздохнул. — Ну ладно.

Пора спать. Тем, кто свободен от вахты. Моя еще не скоро, и я устраиваюсь около Корина…

— …Коля, вставай. Твоя вахта… ну что ты, как котенок, тычешься в разные стороны? Умой физиономию… джентльмен удачи… ха, не выспался, детка. Держи компас…

Месяц лодочкой скользил над океаном. Иногда он исчезал, потому что прятался за островки туч. Потом снова показывался. Ярко-желтый, с крутой кормой и носом. А звезды сегодня, словно их горстями разбросали по черному небу. Тучи… тучи наползали на небо, и звезды, как из окон, выглядывают между ними…

Потом где-то вдали громыхнуло. Звезды совершенно скрылись, пропала лодка-месяц. Посвежело. Налетел холодный ветер, лодка подскочила на волне, громко стукнулась днищем, провалилась в темноту и вновь взлетела. Над головой с оглушительным, трескучим грохотом столкнулись тучи… Ослепительно вспыхнула молния и ломаными линиями вонзилась б океан. И хлынул ливень. Вода, пресная, холодная, тугими струями обрушилась на «Корифену». Корифенцы с воплями вскочили на ноги и подставили воде свои лица, рты. Корин прыгал и визжал, Валька бил себя в грудь кулаком и пел: "Приятель, смелей разворачивай парус…" Скачков оглушительно икал. А Бенка, забившись куда-то под брезент, испуганно пищал. Наверно, решил, что все обитатели «Корифены» сошли с ума.

Вскоре ливень прошел. Умчался дальше. Мы же еще долго копошились, прыгали в лодке, пытаясь согреться: температура упала градусов на восемь, и мы страшно замерзли. Мы прыгали, а в наших животах плескалась и булькала вода. Настоящая — пресная, чистая, свежая. Без которой человек не может жить…