глава VI

Утренняя трубка, — Подготовка к высадке… — Кашалот. — Кто браконьерствовал в океане! — Гигантские водоросли макроцистис — Мероу — хозяин подводных джунглей. — Опасные шипы морского сома. — Змея. — Разговор о любви. — Бутылка для Джил с "Амбассадора"

Ночной ливень основательно остудил перекаленный воздух над заливом. Небольшой ветер все время обвевает нас; тепло, но лучи не жгут, не разят. По небу торопливо, словно отставшие от стада белые бараны, ползут пухлые тучи. На время они закрывают солнце, и тогда наши глаза перестают щуриться, а легко и свободно раскрываются во всю свою ширь. И это очень приятно, когда смотришь на мир не через узенькие щелочки век, а во все глаза.

Валентин с Петром размышляют над картой. Подсчитывают, сколько мы прошли и сколько еще миль, примерно, конечно, осталось до высадки.

— Давайте все сюда… Корин, вырубай мотор, — командует Валентин, — обмозгуем высадку. Петя, трубку.

Остроносый Мефистофель с интересом вглядывается в четкие контуры африканского побережья, к которому пунктирной линией стремится нарисованная карандашом стрелка. Это наш предполагаемый путь.

— По нашим с штурманом Скачковым подсчетам, ночью мы должны увидеть берег. По-видимому, высадимся вот здесь… В Гане. У самой границы с республикой Того… Будет очень плохо, если течение утянуло нас значительно восточнее. Того — это нам совершенно ни к чему. Язык там французский. Могут быть разные трудности. Но я надеюсь, что мы сойдем все же на берег Ганы. Доберемся до порта Тема и свяжемся с судном по радио.

Валентин глубоко затягивается, передает трубку Корину.

— Теперь о самой высадке. Могут быть всякие неприятности: ну там рифы, сильный прибрежный ветер, накатные волны…

— …девяносто процентов несчастных случаев в море происходит во время высадки на берег, — дает справку Корин.

— Тебя никто не просит лезть со своими справками. Так вот пробуем прошмыгнуть на двигателе мимо камней и выброситься на песок. Если что случится… гм… на всякий случай своим заместителем назначаю Леднева. По берегу пойдем на запад. В сторону Темы. Я думаю, что на побережье найдем рыбаков. Вот и все. А сейчас давайте займемся подготовкой к высадке.

Двигатель снова озабоченно заработал. Скачков, отвинтив пробку топливного бака, сует в его горловину тонкую щепку. Качает головой: маловато…

В лодке веселая возня: высадка… на берег! Конец морским скитаниям, конец… Если все будет благополучно, то уже в ближайшие несколько дней мы будем на палубе «Марлина». В своих каютах, среди своих… И сразу же радиограмму домой: "Жив здоров целую…* Сразу же.

…Инструмент и разное имущество заворачиваем в брезент, связываем веревками. Я накрепко завинчиваю цинковый бидон с формалином. Валя тщательно пакует в хлорвиниловый мешок карту и журнал наблюдений за течением. Журнал первой нашей суточной станции в Гвинейском заливе. Корин накачивает ножной помпой резиновую лодку, Скачков вырезает из куска резинового паруса лоскут, делает мешок для коробки с табаком "Золотое руно".

Неожиданно ветер доносит какой-то неприятный запах. Скачков встает ногами на кормовую банку, вглядывается вперед, широко раздувая ноздри, внюхивается. Пахнет разлагающейся падалью. Сладковатый, тошнотворный дух все усиливается. Словно мы приближаемся к его источнику.

— Темный предмет на горизонте! — сообщает Петр. Мы уже и сами видим этот предмет: темная, быстро разрастающаяся над горизонтом глыба… Что это может быть? Темный, по-видимому, очень большой предмет прямо по курсу нашей лодки. Проходит пятнадцать… двадцать минут. Предмет все выше поднимается над водой. Над ним кружатся сотни птиц.

— Кит. Дохлый, — говорит Валентин.

Точно: кит. Дохлый… Страшное зловоние идет от громадной, глянцево сверкающей надутой туши. Во многих местах кожа полопалась. Около красных трещин дерутся, кричат злобными, голодными голосами чайки. Любая из птиц старается занять местечко поудобнее, повыше. Там, где можно стоя клевать тушу. Лапы птиц скользят по шкуре, и чайки с негодующими криками падают в воду. Вокруг погибшего кита вскипает, пенится вода. Порой из нее выскакивают макрели, зубастые рыбы — ваху. Я представляю себе, какой пир там сейчас идет. Под водой… Тысячи различных рыб и морских существ треплют китовую тушу, отрывая кусочек за кусочком от глыбы полуразложившегося мяса. При нашем приближении птицы стаей взмывают в небо и встревоженно носятся над водой. Может, боятся, что мы заберем с собой такое богатство.

Скачков круто кладет руль на левый борт, и мы разворачиваемся, подходим к туше поближе. Что случилось с китом? Сдох от старости? В воде виднеется громадная голова животного с раскрытой пастью. Нижняя челюсть отвалилась, словно гигантское бревно, усаженное белыми шипами зубов. Это кашалот. Зубастый кит. В пасть его вплывают и выплывают длинные полосатые рыбы. Тут же неторопливо плавают разбухшие, полусонные от обильной еды акулы. Ишь твари… набили своя желудки. А может, кашалот погиб в схватке с гигантским кальмаром? Крупные океанские головоногие — излюбленная пища кашалота. За кальмарами они ныряют на глубину до пятисот — шестисот метров. Схватив животное, кашалот выволакивает его на поверхность океана и пожирает. Но не всегда схватка с подводным чудовищем оканчивается для кашалота удачно. Не всегда. Может, и этот кит не рассчитал своих сил и был задушен щупальцами кальмара?

— Может, подойдем ближе?.. — говорит Скачков гнусавым голосом. Нос он зажимает пальцами: невообразимое зловоние насытило воздух. Невозможно дышать.

— Давай на старый курс, — распоряжается Валентин, и «Корифена» отворачивается от кита. Прочь. Подальше от этой глыбы мяса и костей… Скорее на свежий воздух.

День летел быстро, торопливо. Увлеченные предстоящей высадкой на незнакомый африканский берег, мы не смотрели на часы, не подсчитывали, сколько еще осталось до вечера, ночи. Мы разбирали свое барахло, крепили к бортам лодки багры, снятую мачту, паруса. И хотя до берега было еще далеко, все посматривали на север. Завтра мы должны увидеть там синие, дрожащие от зноя возвышенности.

Завтра… Ну скорее бы настало завтра! Все упаковано, спасательные нагрудники надуты, неприкосновенный запас продуктов — полкруга колбасы и две провяленные рыбы завернуты в продуктовый мешок, и к ним привязан пенопластовый поплавок. Подготовка закончилась. Двигатель выключен, дрейфуем к берегу. Несильный ветер подгоняет нас к пока невидимому материку. Мы медленно, но верно приближаемся к Африке. Ведь мы уже в зоне прибрежного ветра. С утра суша накаляется, горячий воздух поднимается к небу и в образовавшийся вакуум устремляются потоки прохладного морского ветра. С утра он слабый, днем становится сильнее. И даже во время полнейшего штиля у берега грохочет прибой. Ветер гонит на песчаные пляжи высокие накатные волны, и они без устали шумят своими пенными валами. Нет, не легко высадиться на берег. Тем более если у берега окажутся рифы, подводные скалы.

Ребята, коротая часы, дремлют. Венка внимательно копошится в голове Петра. Скачков блаженно жмурится: уж очень приятно и осторожно перебирает волосы Венка…

Ветер слегка рябит воду. А вот впереди… странно, почему это? Впереди совершенно чистая, совершенно гладкая, как зеркало, полоса на поверхности залива. Я встаю на капот двигателя. Полоса широченной лентой тянется от горизонта к горизонту. Мелкая волна, словно споткнувшись об эту гладкую полосу, исчезает.

Корифенцы, поднятые мной, тоже внимательно всматриваются в блестящее водное зеркало, ломаной широкой линией вставшее на нашем пути. По краям еще колышутся желтоватые хлопья пены, какая-то морская трава. А дальше совершенно чистая, прозрачная вода.

Лодка прорезает пену; склонившись с бортов, мы вглядываемся вниз: там колышутся широкие, зеленовато-синие водоросли. Лес водорослей. Настоящие подводные джунгли.

— Макроцистис, — говорит Валентин, — это водоросли макроцистис. Я читал про них у Чарлза Дарвина. В своем дневнике о путешествии на «Бигле» он писал о них. Помнишь, Коля? Я ведь у тебя брал книгу.

Да, я тоже теперь помню… макроцистис… водоросли, поразившие Дарвина и его спутников своей длиной и крепостью. Действительно, водоросли макроцистис — это великаны подводных лесов. Еще знаменитый капитан Кук писал в своей книге "Второе путешествие", что стебель макроцистис может достигать длины в триста шестьдесят футов. Ведь даже сама приставка «макро» (греч.) указывает на большие размеры. По крайней мере водоросли поднимаются с глубины в несколько десятков метров. Растут они не вертикально, а наклонно: большая часть стебля растягивается по поверхности моря.

— Мы уже на береговой отмели, ребята… — Валентин задумчиво смотрит в воду. Кажется, будто теперь мы не плывем по воде, а скользим по широким, на вид слизистым, слегка колеблющимся стеблям. Да, ход «Корифены» совсем замедлился. Ветер с трудом проталкивает ее через подводный лес. Я опускаю в воду руку: она сверху покрыта плотной, будто жирной пленкой. Это слизь, выделяемая громадной массой водорослей. Пленка такая толстая, плотная, что ее не в силах взволновать даже сильный ветер. А вот мы, пожалуй, и совсем застряли…

— Остановились, — неуверенно говорит Петр. Корин в сердцах сплюнул и хлопнул ладонью по колену.

— А если… знаете, как в Саргассовом море. Суда застревают в водорослях…

— Первым мы скушаем тебя, — нервно смеется Скачков и свешивается с борта лодки; нет, никакого движения. Завязли, как муха в смоле…

— Бросьте вы. Петя, ну-ка крути ручку. — Валентин пересаживается к двигателю. Лицо его спокойно, но по тому, как он покусывает губу, я вижу: волнуется.

Петр крутнул раз, другой — и «Корифена», залопотав двигателем, медленно, тяжело сдвигается с места. Водоросли шевелятся под ее брюхом, волнуются, и лодка ползет по их скользким стеблям.

— Порядок. — Валентин выключает двигатель. — Будем экономить горючее. Может, ветер усилится. Подтолкнет к берегу.

— Что ты еще знаешь об этих травах? — спрашивает Корин Валентина. — Выкладывай, Прочитай нам коротенькую лекцию. Просвети…

— Еще? Гм… водорослям этим не страшны никакие штормы и ураганы. Какой бы силы ни был ураган, он не может вырвать водоросль макроцистис из грунта. Они в некоторых районах океана, как подводные волноломы, защищают берег от разрушения. Например, в порту Санта-Барбара в… не помню где…

— Санта-Варбара в Калифорнии, — уточняет Скачков.

— Да, в Калифорнии. Там эти водоросли — единственный волнолом. Подводный лес стоит такой густой и плотной стеной, что волны разбиваются о него. Водоросли защищают от волн суда, стоящие в гавани…

— Все ясно… Ну, а что теперь делать будем!

— Сейчас будем загорать. Можно рыбку половить. Среди водорослей много всякой живности.

— А понырять? — предлагаю я.

— Давай, только осторожно…

Вода почти без всплеска сомкнулась над моей головой.

Нырнув на несколько метров в глубину, я схватился рукой за широкий скользкий стебель и осмотрелся. Слегка колеблющиеся стебли уходили в глубину. Словно диковинные гигантские перья неизвестной птицы, они легкими лентами поднимались снизу и круто изгибались у самой поверхности воды. Выло часа четыре дня, и солнце еще высоко стояло на небе, но в воде был приятный зеленоватый полумрак. Лишь кое-где солнечные лучи сверкающими клинками вонзались между стеблями макроцистис в воду. В них, словно плыли в воздухе или как комары над болотом в теплый день, толклись тысячи мелких рыбьих мальков. Какие-то рачки, золотисто-розовые, усатые и очень подвижные, прыжками проскакивали через солнечные лучи. Эти рачки, наверно, очень боялись яркого света, и вместе с тем он все время влек их, притягивал. И рачки вновь и вновь совершали скачки в солнечных лучах, а потом испуганно шныряли под защиту широких, бахромчатых по краю стеблей. Вынырнув, я отдышался и вновь погрузился под воду. Уж очень хороши эти солнечные столбы, ворвавшиеся в морскую глубину! Рыбьи мальки, пузатые и пучеглазые, мечутся в полосе света, они носятся за мельчайшими розовыми, похожими на блох ракообразными. Но вот из стеблей высунулась большая глазастая голова и уставилась на мальков. Я внимательно присмотрелся; пожалуй, мероу. Обитает в Атлантике такая рыба, относящаяся к окуневым. Да, это мероу… большой губастый рот, выпученные глаза, массивное, на вид неповоротливое тело. Излюбленная добыча подводного охотника. Добыть такую рыбку, достигающую до полутора метров длины и веса в полсотни килограммов, доставит честь любому спортсмену. Но я не жалею, что оставил ружье в лодке. Ну его… Не хочется связываться: мероу очень живуч и силен. А спина его вооружена десятью крепчайшими шипами-лучами спинного плавника. Эти шипы, как кинжалы, могут вонзиться в тело подводника, загарпунившего окуня… Нет, будь даже в моей руке ружье, я бы не решился нажать на курок. Уж лучше я понаблюдаю за ним. Ишь старина, залюбовался рыбешками. Но вот мероу неторопливо раскрыл свою пасть, словно зевнуть собрался, и так с открытым ртом чуть поближе пододвинулся к увлекшимся пучеглазым рыбешкам. А потом… что это? Мероу с силой мощного насоса втянул в себя воду и захлопнул пасть, в которой оказалось и с десяток рыбок-резвушек. Рыбья мелкота испуганно прыснула в разные стороны, а мероу величественно проплыл через столб света, продемонстрировав мне свое великолепное толстое и сильное тело, покрытое крупной чешуей и окрашенное в серо-зеленоватый цвет с вертикальными темными полосами. В его неторопливых, полных достоинства движениях чувствовалась большая уверенность в себе. Мероу смел и зол. Он не терпит соперников и прогоняет другого окуня, оказавшегося в его подводных владениях. Здесь он почти полноправный хозяин: акулы в подводные леса заглядывают редко, осьминоги любят каменистые участки океана, а кальмары — чистые, глубокие воды. И поэтому так уверенно чувствует себя мероу в вечно колеблющихся сумеречных подводных джунглях.

Заглянуть бы туда, чуть поглубже. Набрав в легкие воздуха, я ныряю. Вода не пускает меня вниз, выталкивает. В ушах больно, вода с тонким, пронзительным звоном давит на перепонки. Водоросли отвесно опускаются в густо-зеленую темень. Холодный ток воды омывает тело. Делаю глотательное движение, звон стихает. Зацепившись руками за водоросли, я на несколько секунд замираю. Там, внизу, мелькают какие-то тени, неясные, бесформенные пятна. Мне кажется, что из-за каждого стебля смотрят на меня чьи-то внимательные недружелюбные глаза. Становится жутко. Я разжимаю руки и пробкой выскакиваю на поверхность. К солнцу, к порядком надоевшим, но таким дружелюбным физиономиям приятелей-корифенцев.

— …Петя, заводи… попробуем протолкнуться… на более чистое место.

Петя крутнул ручку раз, другой, двигатель выплюнул через трубку охлаждения воду, и «Корифена» заскользила над водорослями. Нет, конечно же, ни слизь, ни сами водоросли нам помешать не могут. Правда, бывает, что крепкие стебли так наматываются на винт судна, что приходится спускать под воду человека, чтобы снимать их. Но ведь у нас не винт, винтик. И широкие водоросли никак не могут зацепиться за его блестящие лопасти.

— Ладно. Хватит. Глуши…

Здесь, под нами, водоросли более разрежены. А вот и целое окно. Под самым килем «Корифены» проскальзывает косячок рыбы. Наверно, отоперки. Такой некрупной, очень вкусной, если ее зажарить с мукой, рыбки. Кок нам часто жарил отоперку. И еще красных; очень похожих на обыкновенных пескарей барабулек. Помню, как, повесив на шеи полотенца, чтобы утирать пот, мы трудились над мисками, наполненными хрустящими золотистыми рыбками.

— Ну что ж. Попробуем… — Корин опустил в воду крючок с кусочком мяса «беззубки», и грузик, быстро разматывая лесу со спиннинговой катушки, утягивает приманку вниз.

Через секунду от резкого рывка удилище круто изогнулось, звонко затрещал тормоз катушки. Стась резко подсек и, крепко стискивая в руках удилище, начал наматывать лесу на барабан катушки. Мы с интересом смотрели в воду: что там? Кто соблазнился нежным, душистым мясом «беззубки»? Может, мой знакомый полосатый мероу? Нет, навряд ли. Тот бы сразу и леску порвал, и удилище переломил пополам. Ага, что-то показалось. В прозрачной воде уже на глубине метров в восемь видно, как мечется рыба. На вид она совсем небольшая, может, немного больше полуметра, но сопротивляется она отчаянно. Широко растопырив свои плавники, рыба словно цепляется за воду. Она все время норовит шмыгнуть в заросли макроцистис, но до водорослей уже далеко, а поверхность воды и лодки с рыболовом близко.

— Aп! — выдохнул Корин и резко рванул удилище на себя; рыбина выскочила из воды и, описав в воздухе полукривую, шлепнулась в лодку.

— Осторожнее, ато сом! — Я отскочил, корифенцы последовали моему примеру. Ну конечно же, это колючий морской сом, его фотографии я видел на берегу, в музее. Хватая широко раскрытым ртом воздух, сом ожесточенно стучал своим темным, глубоко вырезанным хвостовым плавником по брезентовому тюку и производил страшные, похожие на хрюканье звуки… С мясистого подбородка рыбы свешивались тонкие розовые "усы".

— Что ты нашел в нем опасного? — Стась отложил в сторону удилище и наступил ногой на скользкий хвост рыбы. В то же мгновение тело рыбы резко изогнулось, и возле большого пальца ноги Корина в деревянную рейку вонзился шип. Он так глубоко завяз в дереве, что сом не мог его вынуть. Через несколько минут по телу рыбы пробежала легкая дрожь. Сом замер.

— Зазубренные шипы в спинном и грудных плавничках, видите? — сказал я, осторожно взяв рыбу в руки. Три костяных зазубренных колючки… а тут нот дырочки у основания грудных плавничков — это отверстия ядовитых желез. Яд очень маленькими дозами вытекает из них и все время увлажняет слизь па колючках. Стоит задеть за шип рукой или ногой — и яд через рваную царапину попадет в кровь. Он очень и очень опасен, этот «ихтиояд». Человек, оцарапанный или уколотый шипом морского сома, испытывает мучительную боль в суставах, мышцах и даже после выздоровления длительное время чувствует слабость, недомогание.

— Ах ты пакость! — воскликнул с искренним негодованием Корин. — Чуть мне ногу не пропорол! Я не хочу "даже после выздоровления чувствовать слабость и недомогание!"

Корин схватил рыбу с намерением швырнуть в воду, но я удержал его: в коллекциях нашего музея еще не было таких прекрасных экземпляров. Из него получится отличное чучело. Пускай стоит за стеклом шкафа и топорщит свои костяные шипы…

— Подожди, Коля, — остановил меня Валентин, когда я заворачивал сома марлей, перед тем как опустить его в бидон с формалином, — ведь я такого еще не рисовал. Подожди полчасика, набросок сделаю.

Валентин достал лист бумаги и карандаш. Рисовал оп быстро. Через несколько минут на ватмане уже появились точные контуры рыбы. Его большая, покрытая крепчайшим панцирем голова, чуть шероховатая, отливающая красивым темно-синим цветом. От африканских рыбаков нам приходилось слышать, что, когда самки этих рыб мечут икру, сомы отчаянно дерутся. Возможно, поэтому природа и защитила головы их костяными панцирями. Иначе сомы перебили бы друг друга своими колючками.

Вскоре Стась поймал еще одну рыбину. Длинную, серебристо-фиолетовую. Это был снек. Рыба с очень вкусным, жирным мясом. Помахав еще немного спиннингом, Корин с видом хорошо поработавшего человека повалился на брезент, разостланный в корме.

— Чудаки, — послышался его голос, — один коллекцию собирает, другой рисует… А к чему, спрашивается? Впереди рифы, парни. И кто знает, чем все это кончится. Правда, Петя?

Петя не ответил, сделав вид, что не слышал Корина. Или был очень увлечен: чистил ветошью двигатель "Корифены".

…Под вечер, перед самым закатом солнца, мы познакомились еще с одним неприятным обитателем этих мест. Ветер совершенно стих. Еще минут десять — двадцать — и на залив опустится ночь. Я сидел на кормовой банке и копался во внутренностях снека. Бросив икру в воду, взглянул вниз: к погружающейся икре, стремительно извиваясь, плыла змея. Правда, небольшая, как некрупный уж. Но все же самая настоящая змея. Ее головка с черными точками глаз гордо держалась на изящно изогнутой шее. Туловище, как железнодорожный шлагбаум, было разрисовано светло-желтыми и темно-коричневыми полосами. Примерно с середины тело переходило в сплюснутый хвост. Подплыв поближе, змея схватила икру и начала ее заглатывать. При этом рот ее так раскрывался, что мне показалось, будто нижняя челюсть оторвалась от черепа. Но по-видимому, у морских змей, так же как и у сухопутных, челюстные кости не соединяются «наглухо» с черепными. И поэтому змеи могут так легко заглатывать весьма крупных животных: питон не подавится хрюшкой весом в полсотни килограммов, уж — птенцом или лягушкой, а вот морская змея сейчас на моих глазах превосходно управляется с рыбьей икрой, которая раза в три больше ее головы. Да, кусок не застрял в ее горле: оттопыривая кожу бугром, он проскользнул в змеиный живот. Немного отяжелев, змея, как бы облизывая губы, высунула черный подвижный язык, быстро поворачивая голову, окинула взглядом воду, нет ли чего еще. Я, чуть не падая из лодки, попытался поймать ее сачком. Нет. Не получилось! От испуга и неожиданности змея выскочила из воды, нырнула, а потом, выплыв на расстоянии метров шести от лодки, извиваясь, быстро заскользила прочь.

Неприятное местечко. То ядовитые рыбы попадаются, то змея в гости пожаловала. Уйти бы побыстрее отсюда.

Вот и стемнело. Ловко лавируя между крупными дрожащими звездами, выплыл на черные просторы ночного неба остроносый месяц. Выплыл, взглянул сверху на нас: как там делишки? Живы-здоровы? Месяцу сверху все видно. И наша лодка с четырьмя фигурами. Фигуры сидят и неторопливо беседуют о чем-то. Месяцу виден и берег. Белый, в лунных лучах пляж, бесконечной полосой тянущийся вдоль африканского побережья, ревущие валы накатных волн, кокосовые пальмы, чуть покачивающиеся своими жесткими листьями. А вон там, где-то далеко, очень далеко от «Корифены» спешит галсами на юг рыболовный траулер. В ходовой рубке вахтенные до боли в глазах всматриваются в океанские просторы, радист связывается с берегом, стучит ключом: "…нет …нет… пока не нашли… ищем… идем переменными галсами вдоль берега…" Месяцу сверху видно все… Представляется мне наш корабль, каюта Вениамина Огнева, инженера-ихтиолога. Он лежит, вздыхает и читает белый листок радиограммы. Это не ему радиограмма. Белый листок с несколькими строчками принес вчера радист и положил на нижнюю койку. Радиограмма с берега. От Наташи, Она поздравляет мужа с Новым годом. А муж отсутствует. Муж где-то в океане. На лодке под открытым палящим солнцем… Венька вздыхает, смотрит в листок, наморщив лоб, думает. Если она не получит поздравление, то сразу заподозрит, что с Николаем стряслась беда. Соскочив с кровати, Вениамин выходит в коридор… А в другой каюте в кресле сидит капитан, на столе разостлана карта. Капитан осунулся, почернел. Положив свой массивный подбородок на руки, он смотрит воспаленными от бессонницы глазами в карту. На ней вдоль побережья Гвинейского залива извилистой линией прочерчен путь «Марлина» за последние несколько суток. В дверь стукнули. "…Да", — крикнул капитан, не поворачивая головы. Вошел Огнев, сел на диван против капитана. "Что сообщают с "Корифены"?" — спросил он. "Идут галсами, параллельным курсом, — ответил капитан, — пока ничего нет… Вот на карте параллельная кривая линия… но пока ничего нет". — "Во время ливней мы где-то мимо них прошмыгнули… и они остались позади нас…" Все возможно… — устало откликнулся капитан и пододвинул Огневу бланк радиограммы. — Вот сообщение из Москвы: англичане согласились оказать помощь военными вертолетами. Завтра вылетят, начнут с севера. Вот отсюда и начнут искать по квадратам… А вот еще сообщение: американский авианосец идет в Кейптаун. Через двое суток будет на нашей параллели. Предлагает, понимаешь, осмотреть залив со своих самолетов…" "То ничего, то сразу столько помощников… — Вениамин постучал ногтями по краю стола, вынул из кармана рубашки белый листок. — Вот радиограмма Лсдневу от жены. Если она не получит новогоднего поздравления…" — "Послать надо… Обязательно. Новый год, понимаешь… и вдруг…" — "От его имени?" — "Конечно. Ну что такого? Вернется на судно — извинишься…" — "А если?.." — "Никаких «если»! Что значит «если»? Я запрещаю так думать!" Капитан гулко хлопнул ладонью по столу. Огнев встал, кивнул головой и вышел.

Ночь. Тихо. Месяц смотрит со своей высоты на сонный мир, без всплеска скользит по черным просторам небесного океана. Ему сверху видно все. Притихшие на ночь джунгли, пылающие неоновым светом улицы больших городов… там еще не спят. Там еще гремит музыка, мчатся сверкающие автомобили. А вот в этих городах, за Средиземным морем, улицы городов опустели. Поздно. Все закрыто. Лишь за громадными окнами ресторанов тихо позвякивает стекло: официанты убирают посуду. Еще севернее скользит лунный луч: голые деревья внизу, замерзшие реки, озера, заснеженные леса, поля. Толстые белые шапки нахлобучены на крыши домов. Здесь глубокая ночь. Все спят… Пожалуй, нет. Не все. Вон в том окне горит свет. В окно трудно заглянуть: оно затянуто морозным узором, но все же месяцу видно все, что делается в этой комнате. Собственно говоря, ничего не делается. Просто горит на тумбочке лампа, а в кровати лежит, закинув руки за голову, молодая женщина. Лежит, смотрит в потолок… Не спит. Думает. Из соседней комнаты вкусно пахнет смолистой елкой и домашним тортом. Скоро Новый год, скоро. Надо бы спать, но не спится. Не сегодня-завтра придет радиограмма: "жив… здоров… скоро будем вместе". Конечно же будем. А тревога… сердце что-то ноет… это пройдет. Это бывает: поноет сердце и отойдет. Щелкает выключатель, в комнате становится темно; скрипнули пружины кровати… вздох, и все стихло.

— О чем мечтаешь? — Валентин тронул меня за плечо. — Возьми трубку. Три затяжки. К концу подходит "Золотое руно".

Я отрываюсь от своих мыслей. Затягиваюсь. Чуть пьянею от табака. Ослабли мы все же. Это точно. Еще одну затяжку… Пропуская через ноздри дым, прислушиваюсь к разговору, который ведут ребята. Пытаюсь вникнуть в суть.

— …все они такие… — убежденно говорит Корин, — уж я-то их хорошо знаю: пока дукаты есть, все "верри велл, парниша!" А как в карманах перестанет звенеть — "о-ля-ля, ты плохо бреешься. Колешься уж очень. В общем гуд бай, дорогой…" Подлые создании. Любовь… Все это сказки, Петя. Сказочник ты. Штурман-сказочник.

— По-видимому, тебе чертовски не везет в жизни, Корин. Ведь раньше и я так же, как и ты, к этому относился. Но вот случилось же — повстречался с Никой… и хоть она ушла от меня, но, понимаешь, люблю…

Корин саркастически усмехается, машет на Петра рукой.

— Брось, Петя, любви не было и нет! Инстинкт, только и всего… Вот придешь домой, недельку по кино, театрам помотаешься, а потом монеты на аккредитив и бах на юг. Там таких ждут… Хочешь, поедем вместе?.. А?..

— Отстань. Разговор о большом, честном, а ты опять "на юг".

— Уж ты: "большое, честное… любовь, жена". Много ли их, честных, хороших? Может, у Коли только… да Светка нашего «адмирала». А сколько дряней? Ха, да я сам встречался с такими.

— Нет, — говорю я. — Ты, Корин, пустое болтаешь. Разве тебе понять, как это здорово, когда тебя ждут? Наташа меня всегда встречает. Когда бы мы ни пришли, она на пирсе. Ты бедный человек, Стась, потому что ты не знаешь, что это такое — озябшая фигурка на сыром пирсе…

Вечером океан сделал нам подарок. До наступления темноты оставалось совсем недолго, когда Петр заметил что-то в воде.

— Коля, что-то плывет…

— Где?

— Вот смотри… видишь? То покажется из воды, то исчезает…

— Бутылка, парни! — восклицает Стась. — Заводить…

— Крути, — кивает головой Валентин.

Петр перебрался на корму к двигателю, Стась крутнул ручку. Через несколько минут, перегнувшись за борт, я достаю из воды желтую бутылку. Вся она покрыта слизью и белыми раковинками усоногих рачков.

— В ней что-то есть, — приглушенным голосом взволнованно говорит Петр, — какая-то бумажка…

— Может, карта сокровищ знаменитого Флинта? — шепчет Стась. — Дай-ка сюда…

— Убери лапы… раковинки поломаешь. Нет, Флинтом тут не пахнет. Колония рачков молода — ей не больше года. Петя, где-то у тебя был нож со штопором, — прошу я.

— Держи…

Пробка туго, неохотно вылезает из горлышка, и в широкие коринские ладони падает туго свернутая бумажка. Сырость все же проникла в бутылку, и бумага сырая, ветхая. Я осторожно разворачиваю ее: тут всего несколько строчек. По-английски.

"Я люблю тебя, Джил…" — переводит, заглядывая в записку через мое плечо, Стась… — я не смог…"

— Не успел, — поправляет Петр.

— Да, "…не успел сказать тебе это на берегу. Передать по адресу; Джил Макферсон. Нельсон-стрит, 336, блок 8, квартира 15, Плимут, Англия. Прощай, Джил. «Амбассадор», Глен Маккензи…"

Несколько минут мы молчим, рассматриваем по очереди маленький ветхий клочек бумаги, исписанный торопливыми строчками: Джил от Глена с судна «Амбассадор». Он не успел сказать ей три слова на берегу. Что же там случилось?..

— "Амбассадор"… «Амбассадор»… — бормочет Петр, — вспомнил! В июле прошлого года, когда мы возвращались домой и входили в Ла-Манш, «Амбассадор» давал «SOS», По радио еще сообщали…

— Точно, Петя. Я тоже помню. Мы тогда сами еще выскочили из залива без шлюпок и спасательных плотиков: во время шторма все смыло. А на «Амбассадоре» погибло шестнадцать человек.

Шестнадцать. Неужели и Глен среди них?.. Все может быть. Океан не щадит никого. Даже тех, кто не успел на берегу признаться в своих чувствах.

Я осторожно вкладываю записку в журнал наблюдений за течениями. На берегу мы отошлем ее по адресу. Пускай Джил знает, о чем думал Глен, когда изнемогающий «Амбассадор» уходил под воду Атлантического океана.

— …А ты говоришь "любви нет", — хлопает Петр Корина по спине ладонью, — врешь, старик, есть!..

Тихо. К ночи стало душно. Наверное, завтра опять будет ливень. Все может быть.

Свесившись с кормы, гляжу в воду. Нас опять отнесло на водоросли. Они колышутся под днищем лодки и светятся чуть заметным голубоватым огнем. Какие-то трепещущие пятна медленно поднимаются из глубин. Плывут вверх, разрастаются и все ярче загораются беловатым светом. Медузы, наверно. Неожиданно с правого борта лодки вспыхивают в воде миллионы синих огоньков. Их словно кто-то раздувает громадными мехами: огоньки из синих становятся голубыми… потом почти белыми. Наверное, мелкие рачки. Испугались кого-то и вспыхнули все враз холодным светом: хищника отпугивают. И дальше еще целая поляна заполыхала голубым пламенем. Может, светящиеся рыбки или ночесветки. Какая-то большая рыба пронырнула под килем «Корифены». Я хорошо рассмотрел ее четкий длинный контур, очерченный зеленоватыми бликами.

Океан… какой же ты удивительный! То штормящий, взбесившийся, то тихий, штилевой. То ревущий тысячами голосов, то чуть поющий, насвистывающий в судовых надстройках свои суровые океанские песни. То вот такой, как сейчас, темный, весь в голубых бликах и сполохах холодных белых огней… Скоро мы расстанемся, океан. Так хочет Наташа. Она боится за меня. Ей хочется жить спокойно. Ей хочется, чтобы я был всегда дома. Всегда. Чтобы я брал с собой на работу приготовленные ею завтраки. Вскоре мы расстанемся с тобой, океан. Вскоре мы встретимся с тобой, Наташа. Ты будешь на пирсе. Это я точно знаю.