"Игорь Кром. Мемориал " - читать интересную книгу автора

Пискаревское мемориальное кладбище, безусловно, произвело на меня
впечатление. Гранитный фронтон с высеченными надписями: "Вам, беззаветным
защитникам нашим" - с одной стороны и "Жертвам блокады великой войны" - с
другой. Приспущенный флаг, вечный огонь, монумент Родины-матери. Впрочем,
такое впечатление возникало у меня всегда, когда я здесь бывал, будь то
школьная экскурсия, выпускной вечер или собственная свадьба.
Помещение для переодевания нам выделили еще лучше, чем на Смоленском.
Из склепа мы переехали в сортир. Правда, он уже давно не функционировал, и
(несомненное преимущество перед склепом) в нем было тепло. Визуальное
знакомство с бензопилой было интересным, но непродолжительным, так как
вскоре появился Костя.
Он влетел в дверь, как всегда улыбаясь. Красноносый, заснеженный и
неимоверно длинный. Поздоровался, снял шапку, стряхнул с нее снег на
Серегины бутерброды с вареньем.
- Как вам погодка? - многозначительно спросил он.
Что бы Костя ни говорил, он всегда говорил это многозначительно.
- В самый раз, - ответил Серега. - Бодрящая. Переодевайся давай.
- Сегодня мне приснилась классная история, - сообщил Костя. - Во сне
мне было довольно жутковато. И только когда я проснулся, понял, что ничего
страшного тут, собственно нет.
Мы слушали его с удовольствием. Костя обладал редким даром, с лихвой
окупающим все его немалочисленные странности. В его присутствии у всех на
душе становилось удивительно тепло и спокойно.
- Короче, - многозначительно сказал Костя. - Я во сне себя увидел
пацаном. Как будто я живу в деревне, и мама учит меня доить корову. Корова
рыжая, с черным пятном на боку. У меня не получается. Тогда мама снова
показывает мне, как это нужно делать. Я еще очень хорошо запомнил ее пальцы.
Узловатые такие, морщинистые, не женские. И вот я где-то пробегал день, а
вечером пробираюсь в коровник, чтобы потренироваться. Я так твердо решился!
Буду всю ночь доить эту корову, но научусь! А утром мама встанет, а я ей
скажу: "Пойдем, посмотришь, как я умею доить!". Вот, думаю, обрадуется-то...
И вдруг отец кричит: "Леша, Леша, домой, спать!"
Костя умолк и посмотрел на нас.
- И что? - не выдержал я.
- Все, - развел руками Костя.
- А почему Леша? - спросил Серый.
- Вот именно, - еще более многозначительно ответил этот чудак.
- Лучше бы ты учился во сне деревья пилить, - заметил я.
- Нет уж, это, по-моему, лучше делать наяву, - заявил Серега. -
Пойдемте-ка этим и займемся.

Над Пискаревкой гулял ветер, раздавая оплеухи верхушкам берез и
тополей, обламывая сучья и заставляя трещать позвоночники стволов. Белое
крошево, сыпавшееся рано утром, сменилось лохматым липким снегом, который
падал на могилы и братские холмы, тут же таял и впитывался в землю, словно
задавшись целью напоить талой водой мертвецов.
- Всего около девяноста деревьев, - объяснял Серега. - Все они
помечены. Все или почти все - сухие.
- Как-то здесь тоскливо, - поморщился я. - Тоскливо и... тревожно.
Столько людей - и ни одного креста. Совершенно не то ощущение, что на