"Александр Александрович Крон. Как я стал маринистом (Очерк)" - читать интересную книгу автора

будет наконец восстановлена, не оставляла его до последних минут.
Маринеско был человеком редкой скромности и до наивности правдивым, я
сразу поверил его исповеди, да он и не сумел бы ее выдумать. Характер у
него, что и говорить, был не из легких - азартный, импульсивный, трудно
мирившийся с преградами. Среди подводников не редкость встретить подлинную
отвагу, но у Маринеско помимо военной отваги было еще одно прекрасное и
беспокойное качество, которое другой Александр Иванович - Куприн - очень
хорошо назвал "душевной небоязнью". Маринеско был решительно неспособен
кого-нибудь или чего-нибудь бояться. Это сквозило даже в его взгляде и
порядком раздражало некоторых начальников, живущих по формуле "раз не
боится - значит, не уважает". Я убежден, что придет время, когда Маринеско
будет воздано должное и рано или поздно найдется применение тем торопливым
записям, которые я сделал по памяти сразу же после нашей кронштадтской
встречи. В частности, мне удалось довольно точно записать рассказ Александра
Ивановича об его новогоднем загуле в Турку - это почти законченная
трагикомическая новелла, быть может несколько рискованная на сугубо
ведомственный взгляд, но зато необычайно наглядно свидетельствующая о том,
что крупный человеческий характер и в своих срывах остается крупным, а
мелкие люди мелочны даже в своем понимании добродетели.
Теперь я много раздумываю о Маринеско и людях его склада, но тогда,
повторяю, я не сумел в нем разобраться. Причину этого я вижу не только в
моей тогдашней неопытности, но и в избирательности сознания - в ту пору мое
воображение занимали командиры другого типа.
Особое место среди балтийских подводных лодок занимала "Б-2", более
известная под именем "Пантера". "Пантера", построенная еще до первой мировой
войны известным русским кораблестроителем Джевецким, была старейшей лодкой
на бригаде, и, несмотря на то, что за свою долгую жизнь она не раз
подвергалась модернизации, справедливо считалась устаревшей. В летнюю
кампанию 1941 года "Пантеру", несмотря на настойчивую инициативу,
проявленную ее командиром Израилем Адольфовичем Быховским и всем экипажем
корабля, на позицию не выпустили. Пантеровцы переживали это драматически,
они образцово провели зимний ремонт механизмов, отлично стреляли по
фашистским самолетам и изощрялись во всякого рода проектах, долженствовавших
вернуть "Пантере" положение боевого корабля первой линии и воспрепятствовать
ее разоружению. На "Пантере", больше чем на какой-нибудь другой лодке, был
силен дух традиции, пантеровцы гордились историческим прошлым своего
корабля, свято соблюдали корабельные даты, хранили память о "старичках"
корабля, среди которых были такие выдающиеся люди, как бывший штурман, а
ныне ученый с мировым именем академик Аксель Иванович Берг. Все это мне
очень нравилось, и, когда лодка стояла на приколе у б.Сампсониевского моста
(команда жила на берегу), я часто бывал на "Пантере". Хорошо знали "Пантеру"
и другие балтийские литераторы, в частности Всеволод Вишневский и Всеволод
Азаров, и когда, годом позже, мы втроем писали текст героической музыкальной
комедии "Раскинулось море широко", то, изображая маленький, но дружный
коллектив связного катера "СК-13", томящийся в чаянии "настоящего дела", мы
не могли не вспомнить "Пантеру".
В ноябре 1941 года при Политуправлении флота была создана "оперативная
группа писателей", объединившая значительную часть служивших ранее в
различных соединениях и частях балтийских литераторов. Инициатором создания
опергруппы был Всеволод Вишневский, он же был ее бессменным руководителем