"Александр Александрович Крон. Бессонница (Роман)" - читать интересную книгу автора

ХХIII. Presto


Часть первая

I. Пишущий эти строки

Я проснулся среди ночи, разбуженный неясным предощущением. Люди,
привыкшие просыпаться за минуту до того, как затрещит будильник, и бывшие
фронтовики, когда-либо дремавшие в ожидании сигнала к выступлению, знают, о
чем я говорю. Проснулся я с мыслью об Успенском. Это была даже не мысль,
скорее зрительный образ. На одно мгновение, но с такой отчетливостью, как
при вспышке молнии, я его увидел. Лицо моего учителя, бледное несмотря на
зимний загар, было задумчиво и печально. Таким он запомнился мне во время
прошлогоднего юбилейного чествования. Он стоял на краю эстрады, возвышаясь
над почтенной публикой первых рядов, высокий, юношески стройный, и смотрел
невидящими глазами не в ярко освещенный партер, а куда-то в полутемную глубь
ярусов, где над запасными выходами рубиновым светом горели указатели. Стоял
неподвижно, и только когда накатывала новая волна аплодисментов, он, как
будто очнувшись, медленно и без улыбки склонял свою красивую седую голову.
Тогда многие восприняли это как высокомерие...
Чтоб не зажигать яркой лампы, я включил шкалу радиолы и при ее
мерцающем свете взглянул на часы. Было две минуты третьего. Повернулся на
другой бок с твердым намерением заснуть, но меня тут же заставил подскочить
безобразный грохот. Спросонья я забыл выключить приемник, и нагревшиеся
лампы обрушили на меня шквал аплодисментов.
У меня есть свои причины не любить аплодисменты, но рукоплескания в
третьем часу ночи хоть кого приведут в ярость. Сон как рукой сняло, и по
нарастающему чувству тревоги и одиночества я понял, что мне предстоит
бессонная ночь.
Мой покойный отец, профессиональный революционер, бывший для своего
времени образованным врачом, успел внушить мне кое-какие гигиенические
принципы, в том числе стойкое отвращение к снотворным. Он говорил,
посмеиваясь, что искусственный сон это такой же протез, как искусственная
нога; когда ему не спалось, он вставал, надевал бухарский халат и садился за
письменный стол. Ночная работа редко бывала продолжением дневной, ночью отец
делал какие-то заметки, переводил с немецкого, а одно время даже писал
социально-фантастический роман. Заметки эти, частью растерянные при
переездах, частью отобранные при пограничных досмотрах и обысках, не
сохранились, роман так и остался неоконченным. Отец говорил, что в ночные,
вернее предутренние, часы мозг, даже утомленный, работает наиболее
самостоятельно, в эти часы он независимее от давления извне, и что именно
днем создается наибольшее количество мифов и стереотипных представлений.
С некоторых пор я все чаще поступаю по примеру отца, и как вещественный
след моих ночных бдений у меня накопились кое-какие записи приватного
характера, имеющие лишь отдаленное отношение к той исследовательской работе,
которой я занимаюсь у себя в лаборатории. Часов около семи я задернул шторы,
лег и, вероятно, проспал бы до одиннадцати, но уже в девять меня поднял с
постели резкий, прерывистый, настойчивый звонок. Так звонит только тот, кто
хочет и имеет право разбудить.