"Александр Александрович Крон. Вечная проблема (Очерк)" - читать интересную книгу автора

был однороден по составу населения, жили там и мелкие лавочники, и
ремесленники, и приказчики, и отставные чиновники, но тон задавали все-таки
студенческая братия и бывшие обитатели "Романовки" и "Гиршей". Они были
носителями духа и традиций района, и если правильна пословица "Дома и стены
помогают", то не будет преувеличением сказать, что стенам свойственно также
и воспитывать.
Не берусь объяснить, почему это так, но во времена моего детства мы -
горожане - лучше знали своих соседей, наши корни глубже уходили в вымощенную
булыжником землю, на которой росли считанные и от этого еще более дорогие
нашему сердцу деревья.
Чему же учили меня стены родного дома? Какие истины старались внушить
мне окружавшие меня люди, в том числе самые близкие - отец и мать?
Основную я сформулировал бы так:
- Уважай людей. Уважай их права, их труд, их покой, их мнения, их
достоинство.
Не "возлюби ближнего своего", а именно уважай.
Не надо думать, что эти слова, как некие заклинания, я слышал каждый
день. Не помню, слышал ли я их вообще в то время. Зато я не слышал многого
другого.
Я никогда не слышал, чтобы о ком-нибудь, кто бывает у нас в доме,
говорили плохо и неуважительно. Я никогда не слышал, что кто-то хуже нас
потому, что беднее, чем мы, меньше образован, принадлежит к другой
национальности. Точно так же я никогда не слыхал, что мы хуже кого-то. Мне
никогда не говорили, чтоб я не водился с таким-то мальчиком потому, что его
родители не принадлежат к нашему кругу. Это не значит, что меня приучали к
всеядности. Хулиганов и маменькиных сынков я и сам сторонился.
На Малой Бронной жил великовозрастный оболтус, сын владельца дровяного
склада. Он целыми днями торчал у своих ворот, подстерегая малышей. Ему
доставляло наслаждение измываться над ними, видеть их страх и беспомощность,
бил он только тех, кто не проявлял покорности. Это был довольно смазливый
блондин, почти альбинос, его мерзкую ухмылку я запомнил на десятилетия, и
она непроизвольно возникает в моем мозгу всякий раз, когда я хочу
представить себе белого контрразведчика или эсэсовца из зондеркоманды.
Запомнились мне и жеманные тонконогие девчонки, приходившие на Тверской
бульвар с боннами. У них были свои чинные обычаи, свои особые считалки, они
не снисходили до участия в наших играх, но иногда, когда не хватало
постоянных партнеров, приглашали нас в свои. Игры эти были как бы
экзерсисами к предстоящей светской жизни и, как я теперь понимаю,
тренировали только одну способность - всегда и во всем демонстрировать свое
превосходство. Мне эти игры не нравились, все это было "не мое". Неприятие
это, несомненно, имело социальную окраску, но еще не закреплено в виде
четких понятий. Неприятие было образным, а в раннем детстве образы имеют
большую власть, чем формулы.
Только теперь я способен оценить, как мудро поступали мои родители,
когда в условиях нашей маленькой квартирки, где не могло быть и речи о
какой-то "детской", ухитрялись сделать так, что я никогда не был свидетелем
их ссор, никогда не видел их в растрепанных чувствах или в неопрятном виде.
В то время мне это казалось только естественным и даже в голову не
приходило, что это стоит труда и может быть предметом особой заботы. На
одной с нами лестнице жила шумная семья, к слову сказать, вполне