"Александр Александрович Крон. Трус " - читать интересную книгу автора

Р ы д у н. Я ему говорил, чтоб он не читал этой чепухи!
Ш е б а л и н. А я ему говорил, что он не знает своего предела.
Очевидно, сверхчеловекам тоже не следует переступать некоторых границ.
Р ы д у н. Безобразие. Разбудите его.

Шебалин подошел к лежащему. Увидел торчащий из-под
подушки томик, небрежно перелистал его и бросал на
пол. Затем встряхнул прапорщика за плечо. Прапорщик
открыл глаза, разглядывая окружающее мутным взглядом,
попытался приподнять голову, но глаза опять
закрылись, и голова сникла набок.

Ш е б а л и н. Бедняга! Тому немцу с висячими усами было легко
изображать из себя красивого зверя и белокурого варвара. А каково
семинарскому отпрыску в чине пехотного прапорщика, если вдобавок у него угри
на носу и никакой протекции? Лет через двадцать этакий сверхчеловек, может
быть, дотянется до капитанских погон, а когда умрет командир батальона, его
обойдут вакансией...
Р ы д у н. Поручик!
Ш е б а л и н. Клянусь, я никого не имел в виду. (Трясет Золотарева.)
Вставайте, сир! Вас ждут великие дела! (Решительно стаскивает его на пол.)
З о л о т а р е в (окончательно проснулся и поднялся на ноги. Его
незначительное угреватое лицо сразу приняло обычное для него хмурое и
обиженное выражение). Я просил бы вас, Георгий Николаевич!..
Ш е б а л и н (вызывающе). Да? Что бы вы меня просили?
З о л о т а р е в (пытается натянуть сапог). Черт возьми!
Ш е б а л и н (строго). Что вы хотите этим сказать?
З о л о т а р е в (пряча глаза). Проклятый сапог...
Ш е б а л и н. То-то! (Разглядывает его.) Кстати, вы не правы. Я бы,
скорее, назвал правым ваш сапог, который вы хотите надеть на левую ногу.

Рыдун громогласно фыркает и портит еще один лист.
Затем спохватывается и принимает серьезный вид.

З о л о т а р е в. Плоский каламбур!
Ш е б а л и н (строго). Вы хотите сказать, что Евграфа Антоновича могут
смешить плоские каламбуры?
Р ы д у н. Да перестаньте вы!..

Звук подков. Всадник подъезжает к вокзалу.

Это Тиц. (Прислушивается.) Кажется, трезвый...


Смежный с буфетом грязный полутемный зал третьего
класса. Сквозь стеклянную дверь, ведущую на перрон,
проникают бледные лучи начинающегося рассвета. На
сколоченных наспех нетесаных нарах - скорчившиеся под
шинелями, греющиеся друг о друга солдатские тела. У
стены, рядом с дверью, ведущей в первый класс,