"Н.Красников. Мышегуб (сокращенный вариант повести) " - читать интересную книгу автора

нестыковки, уходящего впустую времени. Как будто выбил чек, отошел от
кассы - и забыл, какой товар тебе нужен. И бродишь по магазину, как дурак.
Конечно же, я упорно искал разгадку - не распечатывая саркофага, не
прекращая обезболивающих алкопроцедур, - колупался в бетонной поверхности,
зондировал микротрещины, пытался ответить на "Чернышевский" вопрос... Вокруг
шелестел призрачный листопад меняющихся служб, подруг и времен года, а
подспудная работа все продолжалась: во время вечерних прогулок, на скучных
планерках, в надрывных беседах со случайными собутыльниками. И однажды,
где-то месяц назад, я вдруг проснулся и понял. Я понял, где зарыта
полумертвая собака злосчастной нестыковки. И за что заплачена выбитая на
чеке чудовищная цена.
Было, как сейчас помню, воскресенье. За окном, повернувшись ко мне
спиной, сидело хмурое сентябрьское утро, по телу гуляла приятная щекотка, а
в голове кружились ажурные лепестки полурастаявшего сна.
Этот сон я постарался запомнить: он выдался густым и одновременно
динамичным. Сначала меня женили - обстоятельно, со знанием дела, на фоне
приглушенных промельков кошмара в виде взбухающих на невестином лице
гнойников, - а потом вдруг появилась Изабель. Она поправила шарфик, развела
розовый тюль и сказала: "Постарайся не забыть: ты свободен. Мишура лепит
тебе в глаза, но фактически - ты получил что хотел. И можешь опять заняться
делом. Только не поддавайся им. Только не поддавайся..."
На этом осмысленный сон оборвался, пошел какой-то перепляс. Цветные
пятна на фоне узкого прямоугольника, перехваченного поперечной полосой.
Бледнее, светлее... А потом прямоугольник содрогнулся от ветра, и я понял,
что разглядываю спину осеннего утра, сидящего за окном.
Воскресенье сулило ленивую свободу. Я сбросил одеяло, пошел в туалет,
напился из-под крана. Улыбнулся тусклому отражению в зеркале. На подбородке
вызревал точечный прыщок. Такое наслаждение - кокнуть его ногтями...
В пустой голове звенела единственная фраза: мне разрешили.
Насвистывая, я вернулся в комнату. Несмотря на почти дневное время,
было сумрачно, узкое окно не справлялось с задачей. Включив настольную
лампу, я нагнулся - голова к коленям, ноги прямые - и как бы невзначай
заглянул под диван. Запретная черная щель уже не дышала жутью, из темноты
весело подмигивали парные железки. Я улыбнулся: действительно разрешили.
Старый портфель-бегемот, выволоченный на свет, клацнул стальными
замками. Мои записи оказались в относительном порядке, идея выдержала
испытание пылью и временем. Листая затхлые тетради, я с радостным удивлением
обнаружил, а точнее, вспомнил, что сумел продвинуться достаточно далеко.
Основополагающие концепции были сформулированы, их осталось только обтесать
и упорядочить. Уравнения и таблицы практически не содержали противоречии.
литературная часть была отполирована до тонкостей, а в списке неразрешенных
проблем значились лишь математические нюансы да некоторые нестыковки в
изометрическом аниматоре.
Помню, от возбуждения у меня вспотели ладони, когда я понял, что
рождение каллиглифа в действительности являлось только вопросом времени и
усилий!
Это был поворотный, даже пугающий момент. Передо мной, как в старые
времена, в окружении мрака и клубящегося хаоса лежала тропа познания. Что
было делать? Не отступать же! Я вдохнул теплый ночной воздух, бросил в траву
винные фляги и, постепенно трезвея, потопал по этой тропе в звенящую