"Владимир Крупин. Как только, так сразу (повесть)" - читать интересную книгу автора

заставил помогать заучиванию бесчисленных названий костей, мышц, нервов,
например: "Как возьму я фибулю да стукну по мандибуле, так узнает церебрум,
как звенит краниум", то есть малой берцовой костью совершается удар по
нижней челюсти с такой силой, что мозг чувствует, как звенит череп. Или о
ревматизме: "Отныне я навеки знаю: у гранулемы фокус есть, и клепки крупные
по краю, и лейкоцитов в ней не счесть. Среди включений этих разных, как
указатель на обмен, у крупных клеток протоплазма содержит также гликоген.
При ревматизме боль жестока, суставы все избороздит, но тяжесть главная -
пороки сердечные, эндокардит".
Последние три курса я работал медбратом, привык к больным настолько, что
больными их не считал, мне даже было интереснее находиться с ними, нежели,
например, ходить по приказу жены в магазин, особенно тот, где она работала.
У меня она не бывала, тем более что работа моя отстояла от города на
шестьдесят километров.
Это была огромная психиатрическая лечебница, упрятанная, как все такие
больницы, в лесах, далеко от шоссе. Мне сразу дали отделение, самое большое,
потом его слили еще с одним, работы хватало. Жену я не любил, единственный
наш сын был маленьким, и никто ому не рассказывал ни о флотоводцах, ни о
психиатрах; чтобы расхотеть ехать домой, мне достаточно было представить
ковры и хрусталь в нашей квартире и сына, лежащего на диване, жующего какую-
то американскую мерзость и смотрящего по видеомагнитофону опять же
американскую киноблевотину.
Нет, с моими подопечными было приятнее, полезнее и спокойнее. Тем более в
последнее время, когда отделение стало пополняться новенькими людьми. Это не
были пораженные наследственными болезнями, или зачатые по пьянке, или
врожденные гидроцефалы, нет, пошел народ отборный, какого и на так
называемой воле не встретишь. Почему на так называемой? Да потому, что наше
отделение было куда вольнее, чем остальной мир.
Один из новых сообщил, что он враг масонов, хоть масонов и в глаза не
видел, что зовет их моськами визгливыми, что Россия гибнет, а моськам это в
радость. Россия питает мосек своей гибелью, а те не дают ей сразу умирать,
сыплют в корыто мелко крошенную демократию, живи, мать!
Скрывать не буду, да и от кого нынче что скроешь, - велели многих новых
объявлять больными, внушать им болезнь. Это же элементарно. "Ну-с, проверим
на тремор, - в просторечии, на трясучку. - Встань, вытяни руки, закрой
глаза. - Тут у кого хошь затрясутся, тем более если в сумасшедшие
записывают. - Моча? - и в моче у всех всего полно, только вспомнить, что
едим и что пьем. - Кровь? Кардиограмма?.." Дети, дальше не надо, клиент
готов, он ступорозен, мутичен и абуличен, он весь наш. Да еще недельки две
поживет среди остальных - тут ему, как говорят мои клиенты, полный шандец.
В отделении стало все больше тех, кто, как бы мягче выразиться, умней
лечащего врача. Хотя... хотя быть умнее всех - прерогатива, по-русски -
преимущество, именно врачей-психиатров. Это ведь от нас анекдот: "У вас в
отделении есть Наполеон?" - "Есть. Только он заблуждается, ведь Наполеон-то
я". Таковы мы, психиатры.
Ну-ка, чтоб закончить вводную, пройдем по пешеходной улице большого
города, где профессиональные убийцы торгуют куклами, и послушаем песню
пьяного баяниста: "И в последний ты раз поцелуешь, когда крышкой накроют
меня". Давайте разберитесь, пока не сдвинулись, как можно поцеловать
закрытого крышкой гроба и как может петь покойник, это ж от его имени поют,