"Владимир Крупин. Прошли времена, остались сроки (сб)" - читать интересную книгу автора

Николай Иванович произносить: "Ненавидящих и обидящих мя прости, Господи", -
да только вздохнет коротко и сокрушенно, стараясь сердиться на себя, а не на
них, ругая себя за то, что не до конца изжил в себе сетования и печали.
Ходить, искать работу и жилье, понял Николай Иванович, было бесполезно.
Он решил с утра отстоять литургию, причаститься и отправиться в свое село,
теперь уже не село, непонятно что, какое-то собачье название - эрпэгэтэ.
Деревня бы лучше пристала родному Святополью, потому что и в Святополье
церковь была порушена, а какое ж село без церкви? А деревня какая без
часовни? Так что, видно, эрпэгэтэ в самый раз. Тонюсенькая ниточка, которая
тянулась из Святополья, была открыточками сестры Раи, или, как она их
называла, "скрыточками", к Новому году и к Пасхе. На Пасху Рая, страшась,
наверное, недавних гонений, поздравление не писала, но открытку подбирала не
революционную, а с цветами.
А не был на родине Николай Иванович, страшно сказать, пятьдесят лет.
Пятьдесят лет прошли, как увезли его из Святополья, увезли с милицией за
отказ служить в армии. Вот тогда, пожалуй что, он был сектантом. Вот какой
грех взял на себя Николай Иванович, а отмолимый он или неотмолимый, Бог
знает. И пятьдесят лет не видел Николай Иванович оставшегося в живых брата
Арсения и всего израненного, однорукого брата Алексея. А отец и старший брат
Григорий погибли. С рабов Божиих Григория и Ивана начинал Николай Иванович
памятку об упокоении, а с рабов Божиих Алексея и Арсения - о здравии. И
молился за них, зная, что братья икон в доме не держат, может быть, только
Рая. И молился, и чувствовал теплоту в молитве, а ехать все стыдился.
Но вот подошло: спасибо Шлемкину, гонит на родину. Николай Иванович
дописал имена умерших, прошептывая на каждом имени: "Подаждь, Господи,
оставление грехов всем прежде отшедшим в вере и надежди воскресения, отцем,
братиям и сестрам нашим и сотвори им вечную память", - и как-то замер над
листочком, думая, может, забыл кого помянуть. И тут, вот и скажи, что что-то
бывает случайным, именно тут пришла Вера и молча, перекрестясь, подала
телеграмму. Вначале прочлась приписка внизу: "Факт смерти Чудинова Алексея
Ивановича заверяю секретарь сельсовета".
Вера зажигала свечечку (лампадку в общежитии они не осмелились
направлять). Зажгла, прочла поминальную молитовку и сказала:
- С женщинами договорилась, селедки достанут.
- Зачем?
- Как зачем? Ничего ж там нет. С утра поедешь?
- С утра-то бы хорошо, да ведь там близко церкви нет, лучше тут заочно
отпеть, и уж с обеда, благословясь... - Он недоговорил, но Вера знала, что
он мог бы сказать, что ведь как, теперь уж надо ехать обязательно, брат
позвал.

2

Кроме селедки Вера еще достала и конфет, и чаю, пусть хоть грузинского,
но и такого давно не было, достала даже кооперативной, дорогушей колбасы,
хоть сама ее и век не едала, положила также хозяйственного мыла, сигарет
Арсению, это в сумку, а в руках велела держать связанные вместе упаковки для
яиц, две по три десятка. Это был единственный товар, который следовало везти
не в деревню, а из деревни, и Николай Иванович попробовал сопротивляться. Но
Вера, он давно знал, лучше его стократ смыслила в жизни, и он сдался.