"Владимир Крупин. Прошли времена, остались сроки (сб)" - читать интересную книгу автора

Ехать пришлось так же, как и пятьдесят лет назад. Поездом, только он
назывался теперь электричкой, потом автобусом. Тогда ездили на попутных, а
чаще на лошадях. Некоторым, правда, как вот Николаю Ивановичу, был особый
почет - бесплатный проезд, да еще и с охраной.
Николай Иванович заключение, в общем-то, перенес легко. Били - думал:
"Слава Тебе, Господи, привел пострадать"; заставляли выносить парашу - и это
было не в тягость, ведь трудом унизить нельзя, даже и неверующего. Надо же
кому-то и парашу выносить. Обделяли уголовники куском - он вспоминал Иоанна
Крестителя, питавшегося кореньями и акридами, вспоминал сорокадневное
пощение Спасителя, молился, и голод отступал. Одно было невыносимо - опер
каждый день на проверке и разнарядке подходил к Николаю Ивановичу и срывал с
него крестик. Крестик Николай Иванович делал из щепочек, а ниточку для него
вытаскивал из портянок или из мешковины, или приловчился отделять от ивовой
коры лычинку, всяко было. Но чтобы лечь уснуть без крестика на шее - этого
он не мог. Он так и думал, что страдает за свою веру; сознание
непоправимости, огромности греха пришло к нему после тюрьмы, после встречи
со старцем, когда они ходили вместе на Великую, на день обретения
чудотворной иконы Николы Великорецкого. Тогда-то старец рассказал о
преподобном Сергии; конечно, не впервые услышал Николай Иванович о Сергии,
но впервые о том, что в годину, тяжелую для России, своею волею преподобный
Сергий повелел взять оружие даже монахам. К тому времени Николай Иванович
многое понял, он знал уже, что отец и брат Григорий погибли, что Алексей
потерял руку. Знал, правда, по слухам, не было документального
подтверждения, что и в эту войну монахи воевали в танковой колонне "Дмитрий
Донской". Это отец Геннадий рассказывал. Он же увещевал Николая Ивановича
забыть грех отказа от защиты Отечества, ведь тот искупил его и тюрьмой и
молитвами. Но Николай Иванович все не чувствовал облегчения, все тяготило
его, что даже и могилки отца он не знает, и братова могилка неизвестно где
на просторах Северо-Западного фронта, вот в чем горе. Их мать не вынесла
этих двух смертей, да еще и Николай был в тюрьме, а тут и Арсеню посадили за
воровство, хоть и был несовершеннолетний, и мать умерла. Рая писала, что
мать надорвалась на лесозаготовках, куда сама напрашивалась из-за хлебной
нормы, но знал Николай Иванович, что страдания душевные тяжелее физических.
Но почему он боялся или стыдился ехать в Святополье, неужели только
телеграмма вытянула да издевательства Шлемкина? Нет, тут многое может
оправдать. Во-первых, не с чем было ехать, во-вторых, когда? Отпуска
фактически у него и не бывало, все работа и работа. На смирных воду возят, а
он безответный человек, он лишь в одном тверд - в служении Богу. А Бог велел
терпеть. О, многое в государстве держалось на верующих. Как только над ними
не изгалялись всякие шлемкины, а они все тянули да тянули. И не роптали, не
воровали, не пили. Был в государстве еще один безгласный отряд ломовых
лошадей - пьяницы. С этими было еще проще: вначале споить, а потом требуй
что хочешь. Сверхурочных работ, работ в выходные, можно лишать премий,
путевок, жилья, можно над ними всяко издеваться - куда денутся? Ну, иногда
устроят сидячую забастовку: доползут до работы и ничего не делают, но это не
от поисков социальной справедливости, просто с похмелья нету сил. Так и
пусть бастуют, думает опытный начальник, пусть до обеда бастуют, там
похмелятся и пусть вламывают во вторую смену, можно и ночную прихватить,
чего с ними чикаться? Особенно выгодны были русские пьяницы, у них одна из
национальных черт была черта стыдливости за свои проступки. Им стыдно за