"Павел Крусанов. Петля Нестерова ("Бессмертник")" - читать интересную книгу автора

действительно ли мы бодрствуем, бодрствуя, или же мы бодрствуем, спя.
Однако у овощного ларька за преодоленной только что улицей ему нежданно
помстилось, что эта спровоцированная чуждой волей прогулка с параллельным
изучением содержимого интимных закромов напоминает своего рода следствие,
подводящее промежуточный или даже конечный итог, после которого жизнь его
неумолимо обернется воплощенным в судьбе приговором. Вряд ли милосердным.
Это печальное наитие едва его не огорчило, но, спеленутый элегическим
флером, он не смог бы в дальнейшем как следует сосредоточиться на
представлении, что, видимо, не устраивало того, кто правил событием. К тому
же вскоре случилось совпадение, безраздельно овладевшее его вниманием и
поразившее его чрезвычайно.
Дойдя до Алтайской, некогда представлявшей собою своего рода
полубульвар, в отличие от Типанова почти не обремененный автомобилями и за
двумя плотными грядами разросшихся кустов отрадно сокровенный в сердцевине,
он увидел, что кусты с укромными скамьями в шелестящих нишах исчезли, а
место их занял зеленый войлок газонов. И тут реальное место и притворно
омертвелое воспоминание впервые за сегодня сошлись воедино, ослепив такою
невозможною свежестью переживания, что он застыл, будто напоролся глазами
на фотовспышку. Когда-то здесь, отчасти прикрытая со стороны Ленсовета
газетным киоском, стояла скамья... Середина августа. Вечер. Кажется, ему
было двадцать четыре. Тогда он сидел здесь и, опершись локтем о колено,
вполоборота смотрел на РЭ (Русская Элитная - так он ее звал, пытаясь скрыть
ироничным покровом трепет слабевшего при ней сердца), в ушах которой
подрагивали похожие на геометрическую задачу серьги. Теперь не было
газетного киоска и не было пивного ларька на другой стороне улицы,
овеянного густым бражным запахом и слюдяными чешуйками высохшей пены. Но
видение ничуть не смутилось этим - оно клейко наложилось на нынешние руины,
и старая китайская проблема, как песочные часы, кувырком решилась в сторону
сна.
Они глубоко проникли друг в друга, объединив свои территории, чей
ландшафт составляли милые капризы, трогательные секреты, невинные
странности и прочие речушки и кочки, так что односторонняя попытка
восстановить границу другим соправителем этой страны расценивалась бы как
преступный сепаратизм. В те давние двадцать четыре он знал достаточно слов,
чтобы назвать и даже умно и подробно уточнить свои чувства к РЭ. И он
называл их, обходясь, впрочем, без уточнений, которые справедливо считал
крючкотворством, чем-то вроде казенной описи клада. Заносчиво претендуя на
объективность, теми же словами он называл и чувства РЭ, но зачастую
выходило так, что даже при краткой разлуке он, наводя на резкость
внутренний взгляд, с содроганием видел в ней всего лишь безупречное орудие
пытки, поэтому в случае с РЭ готов был прибегнуть к уточнениям. Ни прежде,
ни после ни одна женщина, в каком бы виде, каким образом и в какой
последовательности явлений она ни возникала в его жизни, не вызывала столь
томительных и острых переживаний, какие доставляла РЭ во всех видах, каким
бы образом и при каких обстоятельствах ни приходилось им видеться. В свои
двадцать четыре он также знал, что этот источник пряных, зашкаливающих по
всем линейкам чувств способен его разрушить: ведь и простой контраст
температур вредит тому, что считается прочным - от зубов до рояля.
Сочувствуя судьбе испорченных вещей, едва не угодив по пути под тогда еще
не умалившийся трамвай, здесь, на потаенной скамье у перекрестка с