"Виктор Крюков. Свет любви " - читать интересную книгу автора

избили меня до полусмерти. - Громов вытер рукавом глаза. - Поймите,
товарищи, годы уже ушли... - продолжал он. - На будущий год меня в училище
не примут по возрасту. И вот я узнаю: можно попасть в академию... А
положение мое держалось на ниточке: если б моя машина не вышла - это тоже
было бы ЧП. И я пошел на риск. Конечно, я не думал, что произойдет авария...
Жидким стеклом замазывали трещины и на фронте...
Громов передохнул.
- Товарищ полковник! - в страстной мольбе продолжал он. - Помогите мне
исправиться, пошлите меня в самые трудные условия... Если конфликт возникнет
на границе или нужно пожертвовать собой...
Тысячи людей изучил Грунин за время своей службы, и обмануть его
поддельным пафосом изречений было невозможно. Он внимательно всматривался в
темные, непроницаемые глаза твердоскулого старшины, и ему хотелось верить
его страстным, из души идущим словам.
"Да, - думал Грунин. - В нем многое от солдафона, и потому он чужд
нашей воинской морали. Он нескромен, самолюбив, но какая преданность цели,
какое горячее желание стать офицером! Этого старшину надо еще драить,
чистить, прорабатывать, но и такие ведь тоже делают дело..."
- Вот вы говорите, - глянул исподлобья Грунин, - что вы требовательный
и строгий. А вот инженер и весь коллектив считают вас несправедливым. Вам
кажется, что вы - требовательный. А вы, говорят, мелочно-придирчивый...
- Никак нет, товарищ полковник. Как авиационный механик в вынужденной
посадке я виноват. Но как старшина я прав. Что такое наш инженер и механики?
Это же "тех-на-ри"... Их хлебом не корми, только дай поработать на самолете.
А на строевую подготовку, на дисциплину и порядок в лагере они все смотрят
искоса. Разве так положено? Вот вы обсуждаете меня и как старшину за мою
требовательность. Это же подрывает уставные устои и саму дисциплину...
- А коллективу зачем вы себя противопоставили? - спросил его Корнев.
- Вы "технари", а я - общевойсковик. Мы по-разному смотрим на
дисциплину. Вам надо более строгого старшину, чем я, иначе толку не будет! -
И Громов сел, довольный своей прямотой.
Он давно уже считал, что требовательность, даже самая крайняя, - его
конек. Пусть механики им недовольны. Пусть. Не они теперь решают его судьбу.
А командование всегда поддерживало его именно за строгость и, может быть,
поддержит на этот раз.
- Все? - спросил Громова председатель собрания.
- Все.
- Кто хочет выступить?
На трибуну молча поднялся сержант Желтый.
- Товарищи комсомольцы, вопрос о Громове - сложный вопрос. Он допустил
огромную ошибку и как механик и как старшина. Мы ведь не забыли, как он
придирался к нам из-за пустяков. Почему же к себе он не так требователен?
Или взять личные знаки. Кому давал их наш старшина? Работаешь, стараешься, а
наступает день увольнения - и вот тебе кукиш. В чем дело? Разве ты не
трудился не покладая рук? Оказывается: морщинка на койке была, потому и не
смей ходить в город...
- Ты про себя расскажи... - насмешливо подсказал Ершов.
- Пожалуйста. Я увидел, что увольнение зависит от Громова, и старался
ему угодить... Но разве это по-комсомольски? Я признаю свою вину, и пусть
меня товарищи обсудят...