"Виктор Крюков. Свет любви " - читать интересную книгу автора

- Я тебя понимаю, - снисходительно улыбнулся Громов. - Жить бы тебе
где-нибудь у речки, жениться бы в восемнадцать лет и ходить с оравой
ребятишек на реку купаться... Разлюли малина! Но вместо этого - война, и ты
ушел добровольцем, еще парнишкой. И с тех пор вокруг тебя - аэродромы,
казарменные порядки, начальники и подчиненные. И до того тебе это
осточертело, что, когда у Беленьких ты почуял запах семейного уюта, ощутил
ласку ребенка, ты разомлел... Вот и хочешь их увезти... Одумайся, Николай!
Переломи себя. Дома, после демобилизации, ты встретишь настоящую любовь...
- Ты это брось! - осерчал Князев и решительно сбросил его руку со
своего плеча.
- Ты что? - обиделся Громов. - Я тебе, как другу, советую. Ведь ты,
если хочешь знать, - единственный человек в эскадрилье, которого я
по-настоящему уважаю. Я, например, женюсь не раньше тридцати, когда укреплю
свое положение...
Князев только отмахнулся и под вечер, завернув в комбинезон матрешек,
пошел в осиротевший домик.
С рождения ребенка Лена не работала, но после похорон мужа, хотя ей и
назначили пенсию, как жене летчика, погибшего при исполнении служебных
обязанностей, поступила официанткой в столовую: сидеть дома было мучительно.
И командование и жены офицеров глубоко сочувствовали ей. Через месяц Лену
назначили заведующей лагерного филиала столовой. Со стоянки Князев часто
видел ее зеленую полуторку, везущую летчикам и курсантам обед в термосах.
...Подойдя к саманному домику, Князев поправил одной рукой складки
гимнастерки и долго и старательно тер ноги о протектор бензобака. На его
стук в тамбур выбежала худенькая белобрысая Наташенька.
Она тотчас юркнула обратно, выговаривая по-детски невнятно и торопливо:
- Мама! Дядя!.. Мама! Дядя!
На языке двухлетнего ребенка это означало: "Мама, дядя пришел".
Лена грустно улыбнулась гостю, не вставая из-за стола, на котором
лежало вязанье. Едва Князев переступил дощатый порог, Наташенька подскочила
к нему. Он присел на корточки, и девочка закинула свои ручонки на его
загорелую шею. Николай поднял ее на руках. Наташенька не была привязчивой,
но к Князеву бросилась в первый же раз, когда он в качестве посыльного
пришел в этот осиротевший домик. Причина этого неожиданного внимания со
стороны ребенка была по-детски наивна. Ни у кого в эскадрилье, кроме
покойного Беленького и Князева, не было усов, и девочка, увидев усы,
бросилась к незнакомому дяде, теребя их, заулыбалась и, то и дело
оборачиваясь к матери, заворковала: "Па-а-па, па-а-па!" На ее языке это
означало: "Как у папы, как у папы". Лена выхватила тогда ребенка из рук
старшины и, прислонив ее ясное, излучающее улыбку личико к своему, опавшему
и бледному, заплакала глухо, без слез.
Старшина постоял с минуту и, повторив, что Лену вызывает полковник
Грунин, ушел.
Князев не знал, любит ли он детей: просто никогда ему не приходилось с
ними обиваться, но с этого момента воображение то и дело рисовало ему облик
голубоглазой, нежной, тоненькой девочки с темным бантиком на светлой
головке. Сострадание ли к осиротевшей женщине и ее дочери, любовь ли к
ребенку тронули душу этого солдата, никогда не ласкавшего детей, но через
неделю он снова пришел к ним с макетом самолета в руках.
Наташенька выхватила из его рук макет, бросила на пол и затараторила: