"Сигизмунд Кржижановский. Проигранный игрок" - читать интересную книгу автораварианты в дальнейшем развитии партии, _кроме одного_, казалось бы,
совершенно невероятного. Мистер Пемброк не предусмотрел, что в ту самую долю секунды, как рука его, ставя пешку под удар, будет отдёргиваться от деревяшки, душа его, душа мистера Пемброка, оброненная мозгом, неслышно скользнёт вниз по переставляющей деревяшку руке: из мозга в кисть руки; из кисти к концам пальцев; из разжимающихся пальцевых фаланг в крохотную, поблескивающую мутным чёрным лаком, головку пешки. Яркий свет брызнул из матовой люстры, свеяв сумерки. - Ну вот. Давно бы так... - с чувством некоторого облегчения подумал мистер Пемброк, не замечая ещё происшедшего, и поднял веки: по глазам его ударило каким-то совершенно новым и непонятным миром. Привычный зал с привычными стенами, углами, выступами - всё исчезло, будто смытое неизвестно как и чем с поля зрения. Правда, кругом, сколько глазу видно, те же знакомые светлые и чёрные квадраты паркета, но странно: линии паркетных полов уродливо раздлиннились, поверхности, неестественно разросшись, упирались в ставший вдруг квадратным горизонт. Стол стаял. Люстра взмыла в зенит. А стены... куда девались стены? Пешка Пемброк, продолжавшая всё ещё считать и самоощущать себя знаменитым шахматистом, недоумевала. Не явью, а снящимися образами глядели на неё обступившие со всех сторон мерцающие белыми и чёрными выступами, изгибами и рельефами, чудовищные обелископодобные сооружения, неизвестно кем, к чему и как расставленные по гигантскому чёрно-белому паркету потерявшего свои стены зала. - Неужели я уснул? Во время партии? - подумала пешка, делая усилие стать снова шахматистом: проснуться. Тщетно. Видения не никли. И странно - время двигалось будто мимо них. Секунды менялись, но в секундах ничего не недвижно - нерушимо - безмолвно. Даже чёрные тени, оброненные ими, не шевелились. Всматриваясь в застывший лес призраков пристальнее и пристальнее, начавши уже предощущать недоброе, экс-Пемброк стал понемногу различать в очертаниях их что-то знакомое, даже привычное мысли, но лишь чуждо ей данное. Смутные воспоминания зашептали ему. Ещё минута, миг, доля мига напряжённых биений мысли, то придвигающей, то вновь отодвигающей забытое, но близкое, - и вдруг мистер Пемброк понял. Нечеловеческий ужас охватил его всего - от точёной деревянной головки до подклеенной кружком зелёного сукна ножки. Затем, столь же мгновенно наступила и реакция: чувство растущего одеревенения, странной лёгкости и малости. Понемногу возвращалась способность логической мысли: <Если _это_ действительно произошло, - оценивало своё положение существо, не умевшее сейчас себя назвать, - то я под ударом белого коня с f3. Положение ясно. И если f3 действительно занято конём, то...> - и существо, ещё так недавно бывшее Пемброком - привыкшим к независимому и почётному положению в свете мастером шахматного искусства, - теперь, еле смея поднять глаза за черту крохотной, три на три сантиметра, плоской клеточки, глянуло, минуя d3, eЗ, наискось, влево, на белое f3: там, в жёлтом осиянии солнц, мнившихся ранее глазу лишь лампионами люстры, зияя пустотой глазниц, стоял бледный конь. Прямая грива его вздыбилась, ноздри злобно раздулись, обнажая оскал рта. Теперь только пешке-игроку стала ощутима вся глубина его _пойденности_. То, что было раньше Пемброком, хорошо знало беспощадную логику шахматной доски. - К f3: <Я>. Пусть. Ценою пешки - партия. И тронуто - пойдено. |
|
|