"Сигизмунд Кржижановский. Рисунок пером" - читать интересную книгу автора

Прежде чем вернуться к столу, Долев вышел в соседнюю залу музея. Теперь
рядом с чернильницей и стопкой белой бумаги легли две толстые папки с
пронумерованными рисунками поэта.
Часы за стеной пробили семь, потом восемь, а Долев всё ещё сидел над
листами своих любимых папок. Они проходили перед ним, эти небрежные,
прижатые к краю рукописных полей чернильные рисунки, блуждания пера. Вот
покосившиеся крест и несколько стеблей, изогнутых вокруг заглавия
<Странник>; вот странная процессия, точно сделанная из чернильных клякс
пером, в расщепе которого застряла крохотная ниточка: рисунок к
<Гробовщику> - с длинным гробом, поднятым кверху на упругих рессорах
катафалка, с длинным бичом возницы и коротенькими фигурами провожающих
катафалк; а вот и весёлый росчерк, оторвавшийся от подписи поэта и вдруг
крутыми спиралями распахивающий чернильные крылья, превращающие росчерк в
птицу.
Но особенно долго автор будущей статьи задержался на таинственном
рисунке, который много раз и до того притягивал его внимание: это было
изображение коня, занёсшего передние копыта над краем скалы; две задние ноги
и хвост, как и у Фальконета, упирались в каменный ступ скалы; как и у
Фальконета, под конём извивалась попранная змея; как и в <Медном
всаднике>... но Всадника не было. Поэт как бы подчеркнул это _отсутствие_,
пририсовав к спине коня, к желтоватому контуру его вздыбленной фигуры,
чернилами более тёмного оттенка некоторое подобие седла. Где же всадник, где
звучала его медная поступь и почему седло на рисунке № 411 было пусто?
Долев, сосредотачиваясь на той или иной мысли, имел привычку закрывать
глаза. Так и теперь. Веки были странно тяжёлыми, как свинцом давили на
зрачки. Он сделал усилие раскрыть глаза. Что за диковина? Конь, как и
прежде, стоял на профиле каменной глыбы, но длинная морда его, в ракурсе,
была повернута в сторону Долева и чернильные точки-глаза шевелились. Надо
было стряхнуть с себя иллюзию, протереть глаза, но руки чугунными перилами
вросли в подлокотники кресла, и Долев мог только одно: наблюдать.
Конь сделал лёгкий прыжок и широкой рысью двинулся вперёд. Плоское
пространство бумажного листа разворачивающимся свитком неслось впереди него.
Волнообразный гад, высвободившись из-под копыт, уцепился ртом за конец
длинного конского хвоста, от чего тот казался втрое длиннее. Рысь перешла в
карьер. Секунда - и конь, точно упругий мяч, оттолкнувшись от земли,
взлетел, снова ударился копытами оземь - и тут у его движущихся лопаток,
вывинчиваясь из плоского тела чернильными росчерками, стали быстро расти
лёгкие крылья. К двум парам ног пришла на подмогу третья, воздушная, - и
конь нёсся теперь высоко над нижним краем листа, ныряя в облака и из них
выныривая. Долев (пульс всё чаще стучал в висках) еле поспевал глазами за
полётом.
Но вот конь прижал крылья к вздымающимся бокам и скользнул вниз. Копыта
его остро цокнули о каменистую землю, и из-под них, прозрачной струёй,
брызнул искристый луч. <Иппокрена!> - мелькнуло в мозгу у Долева. Конь,
отдыхая, спокойно щипал чернильно-чёрные штрихи травы, выросшие из нижнего
края свитка. Местность уходила в глубину мягкими холмами, за контурами
которых виднелась вершина какой-то горы, одетая в лёгкие росчерки туч.
Седло, пририсованное к спине коня, по-прежнему было без всадника.
И тут внезапно Долев почувствовал, что он не один. Справа и слева от его
закаменевших рук было ещё по паре глаз. Одна принадлежала, как он это