"Сигизмунд Кржижановский. Рисунок пером" - читать интересную книгу автора

увидел, скосив взгляд, запыхавшемуся Самосейкину, другая - почтенному
пушкинисту, профессору Гроцяновскому. Через мгновение оба они очутились на
рисунке, так что не надо было поворачивать головы к плечу, чтобы их видеть.
Оба они были покрыты чернильными брызгами пыли; галстук Самосейкина съехал
почти что на спину, а из прорванных локтей чёрного сюртука профессора
торчали его голые натруженные мозолистые локти. Сейчас оба они подходили,
профессор со стороны узды, поэт - со стороны хвоста, к мирно щипавшему
штрихи травы коню. Тот шевельнул острыми ушами и, приподняв узкую голову,
оглядел их весёлым, юмористическим оком. Профессор протянул руку к узде,
поэт - к хвосту, но в тот же миг конь резко вздёрнул голову и хлестнул
учетверённым хвостом. Профессор взлетел вверх и тотчас же рухнул наземь;
поэт, получивший размашистый удар хвоста змеи, присосавшейся к хвосту коня,
отлетел далеко назад. Оба они, привстав, с испугом смотрели на норовистое
четырёхкопытное существо.
В то же время в глубине рисунка появилось, вначале неясно для глаза, два
человеческих контура. Они подходили всё ближе и ближе. Через минуту уже
можно было различить, что один одет в белую складчатую тогу, другой - в
чёрный, как клякса, узкий в талии и широкими раструбами расходящийся книзу
сюртук. Контуры шли по змеевидной извилистой тропинке среди лавровых кустов
и фантастических росчерков наземных трещин. Белый, теперь уже это можно было
разглядеть, держал в левой руке вощёные таблички, в правой - поблескивал
стальной стилос; чёрный размахивал в воздухе изогнутым, как запятая,
хлыстом. Белый иногда вчерчивал что-то в свои таблички, чёрный, обнажая
улыбкой белые, под цвет бумажному листу, зубы, вписывал свои мысли острым
кончиком хлыста прямо в воздух. И от этого, точно чёрная летучая паутинка,
на белом пространстве листа возникали строки, строки вырастали в строфы и
плыли, меж трав и неба, чуть колеблемые слабым дуновением ветра. Это были
какие-то новые, не читанные никогда никем стихи поэта. Гроцяновский и
Самосейкин сперва раскрыли рты, потом опрометью кинулись навстречу
скользящим в воздухе строкам. Но от резкого движения воздуха строки эти
теряли контур и расплывались, как дым, потревоженный дыханием. Однако
исследователь и поэт продолжали их преследовать. Спотыкаясь о камни, они
падали, подымались снова. Гроцяновский, одышливо дыша, рылся в карманах,
отыскивая записную книжку. Но она, очевидно, затерялась. Самосейкин, вынув
вечное перо, тщательно подвинтил его и, подражая человеку в чёрном сюртуке,
пробовал вписывать свои заметы в воздух. Тот не терял при этом своей гладкой
белизны. Движения Самосейкина с каждым мигом делались всё лихорадочнее и
некоординированнее. Он искал причину неудачи в несложном механизме вечного
пера, встряхивал им, пробовал писать на ладони: ладонь была покорна его
воле, но бумажный воздух упорствовал.
Впрочем, вскоре оба они, увлечённые погоней, скрылись за чернильной
линией холма.
Тогда конь, стоявший до сих пор почти без движения, оторвал копыта от
земли и, кругля бегом ноги, приблизился к тем двоим, чёрному и белому.
Человек в тоге ласково потрепал его по вытянутой шее. Конь, выражая
радость, нервно стриг воздух ушами. Затем он подошёл к человеку в чёрном и
положил ему голову на плечо. Тот, бросив в сторону толстую палку, на которую
опирался, нежно обнял шею коня. Так они простояли, молча, с минуту, и только
по радостно горящим глазам человека и по вздрагиванию кожи на шее коня
угадывались их чувства.