"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

заблаговременное изготовление их в нужном для хозяйства и жизни
количестве - предмет величайших забот местного населения. Окна всюду узки и
сощурены, как узки и сощурены глаза жителей степей. Насаждаются, в целях
теневодства, деревья, при мечетях (как при старой Биби-ханум) строятся
особые каменные навеси, защищающие от удара солнечных лучей. Но самое лучшее
средство от жары - ничегонеделанье в чайхане. Чайхана вдвигается в улицу -
поперёк движению - своими деревянными помостами. На помостах с наступлением
дня расстилаются ковры, а сверху - в защиту от солнца - дикт и циновки. На
коврах сидят люди, подогнув под себя ноги и полы халата. Рядом с ними
чайники, пиалы и снятые с ног туфли. Эти плотно поджатые, с акробатическим
вгибом, ноги - предмет моей зависти. Как я ни усаживаюсь, стараясь вобрать
внутрь торчащие врозь колени, классической восточной позы у меня не
получается. Я чувствую себя, как секундная стрелка, пересаженная на ось
стрелы, отсчитывающей часы. Даже чай под крышечкой моего чайника странно
медленно набирает зелёный цвет. Пока пиала ждёт чая, подставляю глаза улице.
Посредине её стоит человек в бурнусе, подвязанном пёстрой косынкой,
треугольно свесившейся сзади: он погружён в газету, неподвижно впластавшуюся
бумажным двукрылием в воздух. Гигантские колёса арб, трусца ослов и шарк
туфель огибают газету стороной. Вот ослик, впрягшийся в корову: верёвка,
одним концом прикреплённая к хомуту ослика, другим привязанная к рогу
коровы, туго натянута; подрагивая ушами, маленький ишак тащит живой груз,
как буксир неповоротливую баржу.
Наливаю пиалу до краёв и подношу к губам.
Но другие пьют не так. Вот двое в круглых бухарских шапках с меховой
оторочкой. Они сидят друг против друга на подгибах ног. Один налил пиалу на
четверть её глубины и вежливо пододвигает соседу. Тот, не торопясь, пьёт.
Затем, с видом человека, обдумывающего ответный ход, наливает чуть-чуть, у
донца и возвращает пиалу. Пиала опустела, и снова лёгкий наклон чайника и
новый ход неполной пиалой. Таков здесь обычай. По преданию, пророку
Мухаммеду пришлось как-то скрываться от врагов в маловодной пустыне. Чаши
его и его спутников никогда здесь не были полными. И в память об этом
магометане пьют из неполных чаш. Мало того. Поскольку не установлено, в
какой из месяцев года блуждал Мухаммед по безводной степи, то и поминальные
дни рузаита (праздника, посвящённого этому эпизоду) стали блуждающими днями,
с каждым годом перекочёвывающими из месяца в месяц: в одном из них должны же
они нагнать изгнанного пророка.
Обычай неполных пиал прорастает своими корнями гораздо глубже религии.
Не только пиалы, но и все колодцы туркестанских равнин хранят воду лишь у
самого дна. Их чёрный пунктир, отмечающий караванные пути на карте, до
странности редок и разрывчат. Страна блуждающих песков, ссохшихся такыров,
солончаков и лесса изжаждалась по воде. Поверхность её растрескалась от
засух. Плоские поля, точно ладони нищих, подставлены под дождь. Они просят
хотя бы мелких дождинок. Тщетно. Зачастую с мая по октябрь - ни единой
капли. Богара сгорает, не дождавшись влаги.
В краю, столь обделённом водой, неполная пиала является напоминанием и
символом. Вопрос о <су> - вопрос жизни и смерти. За водой, как и за тенью,
охотятся; ей расставляют сети ирригационных каналов, устраивают ей
колодцевые капканы. Но стихия противится: она забирается под донья колодцев,
прячет устья рек в песок. И Мухаммед в своём Коране не просит о неиспитии
чаши. Образ этот в стране, где повсюду грозит смерть от жажды, совершенно