"Анхель де Куатьэ. Медовая Жертва ("Книга Андрея" #3)" - читать интересную книгу автора

со всеми подобающими им почестями - мертвым не место в царстве живых. Мы
паталогоанатомы мнимых ценностей и акушеры радости - что у нас за профессия?
Шумной толпой в кабинет вваливаются смеющиеся обитатели клиники, с
десяток, может, больше. Смущаются, теснятся, переминаются с ноги на ногу.
Блестящие глаза, улыбающиеся лица, поздравления, шутки, смех и прочие
подарки благодарной радости.
На Новый год клиника должна опустеть, а я надеюсь, что когда-нибудь
"канатные плясуны" и вовсе останутся без работы. Безработные, они
переквалифицируются в Танцоров.
Внезапно с улицы донесся странный, сначала едва различимый, но с каждой
минутой все возрастающий шум, он стремительно приближался. То играл марш.
Веселый марш из какой-то старой, знакомой по детству телевизионной комедии.
Мое окно глядится во двор, так что я вышел из кабинета и прошелся по
коридору. Все, кто был здесь, буквально прилипли к окнам и звонко кричали:
"Смотрите! Смотрите! Ничего себе! Смотрите!"
Я подошел ко окну. Улица пестрела смеющимися людьми в разноцветных
карнавальных костюмах. И тысячи инструментов огромного, слаженного оркестра
рождали мелодию этого веселого, призывного марша: "Пам-па-ра-пам-пара!
Пам-пам! Пара-ра-пам-пара!"
Золотистые трубы гремели дыханием трубачей, барабаны задорно
подпрыгивали в руках виртуозных барабанщиков, звенели литавры, заразительно
трещали кастаньеты, бряцали погремушки, струнные исходили на свист.
Танцующие, протянувшиеся вдоль всей улицы, ликовали!
Впереди этой бравой процессии, пританцовывая, шагал загадочный
церемониймейстер в длинном белом хитоне, опоясанный золотой бечевкой, лихо
вращая длинным лучащимся жезлом. Я узнал его.
"Заратустра!" - пронеслось в моей голове.
Я сорвался с места и побежал. Управляясь с тростью, как гребец с веслом
перед ревущим водопадом, подскальзываясь на ступеньках и спотыкаясь, я
бежал, почему-то испуганный, бежал, влекомый этими чарующими, незатейливыми
звуками, доносившимся, казалось, из самого моего детства:
"Пам-па-ра-пам-пара! Пам-пам! Пара-ра-пам-пара!"
Наша улица, обычно такая пустынная, тихая, запорошенная теперь
ослепительно-белым, только что выпавшим снегом, открылась мне пестрой
радугой сочных цветов.
Арлекины, шуты, клоуны и комедианты, акробаты на катящихся батутах,
жонглеры, пожиратели пламени, ловкачи на длинных ходулях, люди-птицы с
огромными клювами, диковинные животные, драконы, извивающиеся над толпой на
длинных подпорках, окружали меня со всех сторон.
Музыка, пение, хохот, крики, взрывы петард и хлопушек оглушали.
Блестящие трубы, факелы бенгальских огней, яркие страусиные и павлиньи
перья, струи серпантиновых лент, целые облака конфетти, блестящие
раскидайки, прочая мишура, красочные барабаны, тысячи вздымающихся рук,
маски, наряды, флаги пестрили в глазах.
Растерянный и отчего-то встревоженный, я пытался разглядеть среди них
Заратустру. Толпа мощной волной двигалась к набережной, он был впереди. Я
увидел его, он оглянулся, мы встретились глазами. Он улыбнулся и помахал мне
своим церемониймейстерским жезлом, на мгновение у меня отлегло от сердца, и
я поднял в ответ подаренную им трость.
Он улыбнулся мне тихой улыбкой и вдруг исчез, словно испарился. Мне