"Андрей Кучаев. Темная сторона любви (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

манекенщиц в телешоу, к тому же я не чужд изобразительных искусств, ибо я -
художник-оформитель по профессии, мой хлеб - промышленный дизайн, как теперь
это называется. С такой профессией без особых способностей состояние
сколотить трудно, а в бывшей ГДР того времени и вообще было немыслимо.
Подработать "налево" или "по-черному" кое-кому удавалось: наглядная
пропаганда - плакаты, портреты, лозунги: Ленин, Ульбрихт,
Хонеккер. После крушения стены стало и с этим хуже. Правда, некоторые
мои коллеги перестроились. Я знаю двоих, которые быстро стали живописцами
школы, именуемой иногда "немецким постэкспрессионизмом", иногда
"концептуализмом". Они рисуют тех же
Ленина и Хонеккера, но уже верхом на метле или на трубе крематория.
Свернутые набекрень мозги и войны весьма располагают к этой манере,
хотя немецкий тип характера тоже нельзя сбрасывать со счетов. Только в
немецком музее могут повесить на стенку бетонную плиту, к которой прибит
рулон колючей проволоки. "Комплекс концлагеря". У вас он тоже, кстати,
присутствует. Но я отвлекся... Я остановился, кажется, на описании витрины
бутика рыжей хозяйки, в которой не было места ни проволоке, ни любым
вывертам вроде экспрессионизма.
Общий колорит витрины зависел от времени года. Здесь рыжая хозяйка шла
по пути прямолинейных ассоциаций, с поправкой на ее пристрастие к красному и
оранжевому цветам, которые она щедро вносила в природную окраску своих
красно-рыжих волос.
Зимой преобладали синие и белые с черным расцветки. Осенью - золотая с
зеленым и рыжая гамма. Весной - голубые и розовые тона. Летом - сплошь
пурпур с желтым кадмием.
Белый шпиц всегда стоял неподалеку от двери. "Шпицем" я его называю
условно, у меня небольшие познания в кинологии, я просто помню мелких собак
своего детства, когда после дворняг и немецких овчарок в немецких городах на
востоке изредка можно было видеть мелких белых шавок с баранкой-хвостом,
розовой раковиной пасти, остроухих и крикливых. Я думал почему-то, что они
перебегают к нам из Польши.
Они, как правило, были не очень покладистого нрава, так что особенно не
стоило соваться их гладить. Одна такая чуть не отгрызла мне кисть руки,
когда мне было семь лет от роду, о чем я еще расскажу в своем месте.
Этот шпиц в бутике был гораздо более крупным, чем собачки моего
детства, но такой же белый, остроухий, с недобрыми глазами цвета крыжовника,
налитого мутной злобой со зрачком-зернышком посередине.
Приоткрытая пасть обнаруживала яркие белые клыки посреди россыпи мелких
осколков острых зубов. Язык подрагивал от скрытой ярости в такт еле
сдерживаемому рычанию в ритме дыхания. Я не то чтобы все это рассмотрел, но
легко дофантазировал, понаблюдав за шпицем с улицы некоторое время, пока
хозяйка хмуро и неодобрительно не уперлась в меня взглядом сквозь стекло.
"Или заходи, или проваливай!" - ясно читалось на ее лице, которое через
умелую косметику объявляло любопытным, что и в пятьдесят пять можно
требовать всего, что полагается красивой женщине. Когда-то она была красива,
примерно как Ева Браун.
Однако я не изменил своей привычке во время прогулок несколько минут
постоять у витрины, разглядывая платья, накидки, шляпы, бижутерию и
безделушки, составляющие живописную помесь натюрморта с интерьером или смесь
рекламного застывшего клипа с инсталляцией в музее современного искусства.