"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автора

потом через жену, что обеим женщинам пришлось сильно не по вкусу, так что
иной раз он просил помощи у коллег. В конце концов, нельзя было не заметить,
что Владислав упорно и старательно избегает семьи, в которой принимает такое
участие. Семейство художника поселилось в Москве. Но композитор не выпускал
их из поля зрения.
Заподозрившая что-то жена потребовала объяснений, он не дал, сославшись
на занятость. Несчастная мать больного мальчика, напротив, отвергала помощь,
чем ставила Владислава в дурацкое положение уже вдвойне. "Черт! Хоть бы
война началась!" - в сердцах топнул ногой композитор. Она и началась. Война.

Почему же принял он участие в судьбе больного мальчика, сына роковой
женщины, от которой столько претерпел?
Виной тому два обстоятельства: у него самого, как было сказано, к тому
времени родились дети - дочь, и позже - сын. Здоровые нормальные дети. Это
усиливало чувство вины гения перед всеми больными детьми вообще.
Вот и еще одно обстоятельство: он считал, что мальчик-калека зачат от
него.
Как такое могло придти в голову? Трудно сказать. Близости в ту роковую
ночь не было. Точнее - была близость, но не приведи Бог кому-нибудь испытать
такую "близость"!
Тут было ко всему одно переживание, один вывих, о котором мы упоминали,
или заблуждение - можно назвать по-разному, но таких "заскоков" в душе, в
голове композитора-гения было много, как их и бывает много в головах людей
незаурядных: одни верят в переселение душ, как физик Капиани, например;
другие верят в переселение на Луну, третьи - в Мировой Разум. Композитор
Жданович не "верил", а "постигал" - вот и вся разница.
В его голове жило воспоминание о чем-то ужасном, что привело его к
жизни. Родовая травма, которая отчетливей бывает у женщин, переживалась им
задним числом. Пробудилось это воспоминание от грубого и жестокого поступка
посторонней женщины.
Нянька которую нанимали ненадолго, однажды за детскую провинность
надавала ему пощечин - он напрудил в постель, пока спал. Такого наказания
няньке показалось недостаточно, она села перед растерянным малышом на горшок
и сделала свои дела, приговаривая: "Так тебя учить, зассанец!? Как тебя
учить? Так тебя учить? Чтоб запомнил?!" Он был потрясен. Он даже не понял,
что его потрясло больше, но было чувство, что на него рухнул потолок. Мир
перевернулся. Он как бы превратился в грозную страшную черную бездну, из
которой он выпал, и куда предстояло вернуться.
Никакой конкретной картины в памяти гений не держал. Но образ в нем
хранился. Однажды он его настиг в картинной галерее, за рубежом, куда его
впервые выпустили. В галерее была выставка экспрессионистов. На одной
картине на него смотрел тот образ. Название стояло по-немецки:
"Todessprung". Альфред Кубин. "Смертельный прыжок". Композитор знал
чуть-чуть немецкий, музыканту без него не обойтись. Идею картины Жданович
отбросил, поморщившись. Подверстал свое: вот он, вход и выход. Мелом с
черной тушью был создан образ женской промежности в жестких, как у ежей,
волосах-иглах. И трещина. Каньон. То, что открылось ему, когда нянька села
на горшок. Удар молнии. И мощный, расщепленный на струи дождь. Он был тогда
в обмороке несколько мгновений.
Он умер тогда и опять родился.