"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автора

попросить отвезти на концерт, сын хорошо водил авто, а семейный шофер был
болен. В комнате сидел Капиани, они с сыном выпивали.
- Ты не отвезешь меня, Женя? - спросил отец.
- Понимаешь, папа, я тут выпил немного...
- Совершенно напрасно ты это сделал, совершенно напрасно!
- Прости, но я не знал, что тебе как раз сегодня потребуется машина.
Когда наш Миша болен.
Возникла неловкая пауза. Как-то так вышло, что композитор сначала забыл
поздороваться с гостем, а потом - вроде неловко было и прощаться. Он просто
вышел.
Звездочет быстро ушел, сын извинился за отца, но что-то легло между
ними с того вечера. Что-то очень нехорошее. И дело не в том даже, что
композитор поехал в концерт на такси. Тут другое, невысказанное, но
бесповоротное и без слов понятое всеми. Больше никто из Капиани в доме
композитора никогда не появлялся.
В работе композитору требовалась теперь особенная, стерильная тишина.
Кабинет его обили звукоизолирующими панелями, ведь он сочинял тишину! В
печати появлялись сообщения, например, о концерте для двадцати арф и флейты.
Вышли две пластинки с тишиной. После смерти вождя, в знаменитую оттепель их
и выпустили для обозначения либерализма и разрядки. Но такого внимания,
какое оказывал композитору покойный вождь, больше он не удостаивался. Новые
на вождей не тянули. Руководили искусством спустя рукава, тяп-ляп. То
обзовут художников "пидарасами", то каются и пьют с ними на брудершафт.
Композитору было пока неясно, можно ли исполнять теперь его музыку в
"звучащем" оформлении? Он пока не спешил писать новые опусы.
Закономерен вопрос: как выглядели нотные листы, страницы партитур?
Клавиры? Писал ли композитор, действительно, музыку для таких бредовых
составов, как тридцать арф и флейта-пикколо? Разумеется, нет! Он слишком
уважал свое искусство. Он сначала надписывал титульный и откладывал в
сторону. Он не писал, а... слушал. Что доносил до него его мир. Потом шел к
книжным полкам и вписывал на страницы какой-нибудь текст, чаще - стихи. И
оставлял пометки, понятные ему одному. Часть их этих "опусов" много позже он
озвучил, но это случилось много, много позже. После смерти вождя.
Так что некоторое время исполнялись старые, причем в ставшем для его
сочинений традиционным "беззвучном" извлечении.
Это было экстравагантно, элитарно, непреложно-хрестоматийно и уже
"классично"! Появились виртуозы-дирижеры, исполнявшие только Ждановича, на
них "посмотреть" съезжались со всего света меломаны-знатоки.
Подросший сын композитора с разрешения отца встал за пульт и под его
управлений была исполнена знаменитая Седьмая. Оркестр безмолвствовал.
Публика тоже. Не поняли на этот раз. Тогда на следующий раз исполнение
сопровождалось кадрами кинохроники времен войны. Был большой успех.
Копились пластинки с тишиной - так уж повелось - и при записи симфоний
Ждановича не прикасаться к инструментам.
"Будущее нас рассудит!" - бормотал композитор.
Стоит вспомнить один эпизод. Незадолго до смерти вождя композитор
встречался с ним. Поводом послужило дело врачей. Композитор почел своим
долгом вступиться - по линии жены это его слегка касалось, в семье жены
двоюродная сестра ее отца, "тетя Соня", как ее звали свои, работала
провизором, ее упрятали: "Смешивала яды под видом лекарств и выдавала их