"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автораПойду что ли вымоюсь?
У "мамки" она живет, возможно, в сарае для коз, где-нибудь в Красково, но должна с понтом вести себя, как будто кроме пентхаузов ничего отродясь не видела. Кстати, в человеческой обстановке она, наверное, была последний раз в деревенской наемной горнице, когда пыталась учиться в техникуме Козельска, Зарайска или Жиздры. Столько книг вместе она видела, пожалуй, только в кино. Я понял, что она занюхает разочарование в ванной без свидетелей. Нос у нее был создан для этого и уже чуть "выгорел" - побелел на самом пятачке. Дурь я курил безуспешно на югах в молодости. В Амстердаме я пробовал траву, купленую у негра, по-моему, это было чистое парево. Еще в Неаполе (турпоездка! Ужас группы!) в диско, во времена панк-движения, с тем же эффектом. Кокаин я нюхать боялся, мой двоюродный брат попадал в Сербского регулярно за как раз кокс. Короче, поздно осваивать в угоду моде. Мне выше крыши хватало проблем с алкоголем. Тут я был доктором, профессором. Гребаный шестидесятник. В дурдоме мне молодой наркоша так и сказал: "Чего с водярой мажетесь? Опиум чище, а по эффекту - несравнимо. Другой кайф, пора осознать!!" Сережку из уха я вынул в прошлом году и смотрел на старперов с серьгами с плохо скрываемой брезгливостью, за исключением седых байкеров в коже. - Где ты видела стариков? - я любовно смешал спирт с лимонным концентратом в лабораторной посуде. - И вообще - ты тут перестань изображать мадам Робски. Ты забыла, где загорела? - Ну и что? - она высунулась из совмещенных удобств со спущенной мини. - Нас в училище в Жиздре был целый интернационал! Даже из Камеруна одной письма писал папанька! ящику крими! Негритянка уже плескалась в сидячей ванной. Спирт, конечно, согрелся. Я бросил лед в два стакана и разлил продукт. Я предвкушал кайф, под который можно не торопясь вспомнить главное в минувшем дне - открытую дверь, солнце на крышах, голос без лица. Небесное воркование. И что последовало потом. Я хорошо отхлебнул, пьяный я начинал любить плохую литературу с ее дешевыми эффектами. "Что-то сейчас делает леди Гвиневера? А та? Другая? - и такая боль и такой стыд от своего малодушия захлестнули меня, что взвыл в голос. - Неужели расчет? Из-за книжки?" И мерзко стало. И ответ не был однозначным. Молча смотрели на меня мамины вещи. Укоряли? После смерти матери исчезли мои ангелы-хранители: "Выплывай один!" Мои грезы прервала голая негритянка. Рабыня-Пизау-ра. Она набросила желтый махровый халат, плюхнулась в любимое мамино кресло и потянулась к выпивке на журнальном столе - ляжки раздвинулись, но выстрел из Кодорского ущелья или из джунглей Ла Платы не достиг цели. Я понял, что и с ней у меня ничего не получится. Я подождал, когда она хоть чуть потащится от пелевинской смеси - спирта с коксом. Она сама перешла на кровать и легла. Пока шла, я убедился, что задница у нее была совершенно занзиабарской лепки: я в передаче Крылова раз такую видел в африканской Рязани, еще до катастрофы, - чуть не кончил. Тут же - никакие ухищрения не помогали. "Все-таки ее предки были невольниками, и |
|
|