"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автора

своей, хотела переодеться, точнее - раздеться, насколько позволяли приличия.
В прическе решила она оставить два пера - "а ля Нэп" - гений, затравленно
озираясь, сидел под потолком, где царили серебряные лебеди, ждал дочь
Леды... Он шептал: "Хоть бы... Потолок обрушился!"
Внизу застучали каблуки, ступени откликнулись - Прекрасная Елена была в
теле - и вдруг ступенька под ней подломилась, она кубарем слетела вниз.
Роскошная нога слегка опухла, но выдержала, гости и врач вдоволь ею
налюбовались. Композитор - нет.
Неизвестно, заменило ли это Ждановичу удар топором по пальцу, - он как
раз недавно барабанил у экрана, на котором шел сюжет "Отца Сергия" с
Мозжухиным, - но его спас, или погубил? этот случай. О нем тогда много
говорили, меньше писали, уважая репутацию мужа-художника, отчасти щадили его
чувства.
Надо отметить, что Ждановичу невыносимо было вобще все, что могло быть
названо неестественным. Он просто и жестко действовал, не отдавая себе
отчета, когда внутренний классификатор давал подсказку, отбрасывая такое
твердо и безошибочно. Будь то экзотическое блюдо к обеду или ремень с желтой
пряжкой: он легко оставался голодным или держал рукой брюки, лишь бы не
съесть что-то подозрительно вычурное или не вдеть в поясные петли сусальное
золото на ремне. То же и с людьми: он так мучился с ломаками и
притворщиками, что те сами летели от него сломя голову. То же касалось и
положений.
Однако ведь никто не застрахован от банановой корки или приставалы на
остановке конки или трамвая. Это и были главные опасности на его жизненных
путях. Выбившаяся рубашка, "белая спина", выпивоха, хватающий публично за
лацкан - о! Сколько страданий подобное приносило Владиславу! Особенно, он
подозревал, подобным были чреваты отношения с женщинами, недаром
пьянчужки-приставалы на улице всегда почему-то оказывались неопрятными
женщинами. Как он бежал от подобного! Но вот, там, на антресолях влип.
Женщина лежала на диване в ожидании "скорой", друзья отошли в сторонку,
на них старались не смотреть.
Одно композитор знал твердо - постыдное никуда не уйдет, но и в музыку
переработано быть не может. Как неубранный топор в знаменитом супе -
неперевариваемое несъедобное. Оно - тягостный груз на всю жизнь. Который
никто нести помочь не в силах.
То, что для другого на его месте было бы источником запретного
наслаждения, для него уже в эту минуту превращалось в пытку.
Но избежать этого постыдного сидения в изножий прелестницы не мог - он
пришел с женщиной и обязан был охранять это тело. Халат едва его прикрывал,
угадывался живот, обильно покрытый шелком гривы.
Где-то и улавливались открытые для ласки губы, от которых он
унизительно уклонился... Приехал врач, предположивший в нем мужа, он
бесцеремонно осмотрел пострадавшую, которая с трудом приходила в себя. Гений
на всю жизнь запоминил внятный знак постыдного, чтобы никогда не впитаться
мухой в разверстый, хищный, - какие в тропиках только растут, - цветок.
Он резко встал и тут же, вскрикнув, сел.
"А ну-ка! - сказал врач и поднял штанину композитора, толкнув его на
софу. - Нате пожалуйста! У вас, похоже, повреждено колено!"
К удивлению всех, у композитора было повреждено колено, хотя он никуда
не падал.