"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу авторасестрой? И сердились, что у них так ни до чего не дошло.
- Это ты сердилась! Это ты, ты сердилась! А у них так ничем не кончилось! Ничем не кончилось! - Ты сердился! Сердился! И кричал: "Пошлость! Пошлость!! Пошлость!" - И сейчас скажу, и сейчас - буржуазные искажения и вражеские измышления! Партия большевиков это осуждает и... не приветствуют! Реакционная литература! Нам чуждо такое искусство! Они засмеялись, оба раскраснелись, в ванной было душно, пар поднимался от горячей воды. - Обними меня! - вдруг сказала Маша. - Обними и поцелуй! Она проговорила это капризно, как когда-то, когда помыкала им, и он не мог ей ни в чем отказать. Сейчас она пустила в ход эти же чары, и ему сейчас казалось такая ее манера прелестной, хотя и диковатой. Он неловко обнял ее, мокрую и очень родную голову и поцеловал, неловко и неумело. - Да кто ж так целуется! Теперь понятно, почему ты не женат! - она притворно нахмурилась, напряжение прошло. - Дай халат и хватит на меня пялиться! Ты заставляешь меня краснеть! - она щелкнула его по переносице, как когда-то, это был "их" жест - щелчок по дужке очков на переносице. Они ужинали, пили водку и смеялись. Пытались вспомнить, как Музиль сформулировал конец страсти: "Тогда от возлюбленной или возлюбленного остается только шляпный болван..." Там была мысль о случайности "напяленного" любовной страстью на болванку временного облика. С отрезвлением он исчезал, тогда и оставался опять пустой "шляпный болван"! - Он, этот Музиль, пошляк, зря на него так многие молятся! Чуждый Пешков! Для писателя не очень подходит - "Пешков"! Помнишь, "Девушка и смерть"? Она ведь "посильней, чем Фауст Гете!" Другое дело - Достоевский! Хотя он мракобес и религиозный фанатик. Это осложняет его понимание пролетариатом! Но я люблю Лескова! Хоть он и пришел к реакционной идеологии! Подать нам сюда реакционную идеологию! - композитор шлепал сетру, она смеялась и уворачивалась. Детские игры в железный век. Сестра знала его самого, его манеру выражать свои мысли, любила его таким и понимала. И он понимал, что никогда у него не будет женщины ближе. Но ведь она, сестричка - какая же она женщина? "Нет, нет, Музиль нагородил - какие еще страсти, если сестра! Глупости!" - Вот бы если ты мог на мне жениться! - смеялась она, угадывая его мысли. Как Лева Толстой, он инстинктивно искал женщину, в плотском отношении не слишком притягательную, чтобы и там была невозможность плотского греха. Ведь Толстой, позволив себя окрутить Софочке Берс за три недели, так и не понял, зачем он женился именно на ней, в которой чаровала его только молодость - семнадцать лет против его тридцати четырех! Чем кончилось - известно. Дал ей читать "Крейцерову сонату". И убежал. В ночь его побега она бросалась в пруд: "Графиня изменившимся лицом бежит пруду..." Убежал в простуду, в смерть. Только туда можно убежать от плотского. А, быть может, выбирала природа, инстинкт продолжения рода! |
|
|