"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автора Он втайне радовался этому: если уж кто клюнет на него в таком
положении, то только влюбленная и надежная подруга! Был ли он сам влюблен? Очень трудно сказать. На музыке это не отразилось, скажем сразу. Она стала еще трагичнее с одной стороны, еще более зловещая ирония прорывалась иной раз - с другой. И мерещился некий сатанинский хохот, танец на гробах сквозь слезы - с третьей стороны, если она, эта третья сторона существует. Это было прощание с трагедией молодости. Трагедией сексуального одиночества. Уже было сказано, что наш герой в высоком чувстве обладания Красотой сразу же усматривал, провидел тягостный момент ее потери. Ранее предположили мы, что это и являлось для композитора внутренней, скрытой целью обладания - ведь в потере сокрыто расставание с низменным, плотским, что неизбежно связано с физическим обладанием - а о целомудрии Ждановича тоже было сказано немало, - но и нельзя забывать, что он всегда стремился упростить проблему внешне, переложить ее на нормальный здоровый язык, освобождая место музыке, которая одна занимается возвышенным и скрытым - забывать об этом тоже было бы ошибкой! Он хотел простой любви, простых отношений, простой семьи и простых человеческих детей. (Он отбрасывал до поры тот призрак догадки о возможности "непорочного" зачатия, ибо оно выглядело пока противоестественно, что для него было табу). Кто назовет это мещанством, ошибется - более далекого от мещанского быта человека трудно было отыскать. Тяга к чистоте и простоте формы в его понимании требовала элементарной чистоты и в любви, и в ее воплощении. Знал ли он, что такое любовь? То-то и оно, что не знал. У него были два момента сближения с чуть не прозвучал ее финал. Другой момент растянулся - любовь все никак не могла начаться. В детстве - потому что это была сестра, родная кровь без пола и возраста. И позже, когда он сжал в обътиях женщину, которая была все той же сестрой, то есть близкой до недоступности! Если любовь в этом мире была невозможна, оставался долг. Он состоял в том же, в чем и у всех людей. Ему было по душе все, что было нормально, "как у людей". И в эту минуту он-то и встретил "единственную". Сестра, незадолго перед тем вернувшаяся из ссылки, была за него рада. Ее, кстати, заставили отречься от шведского мужа. Они и тогда жили одним домом. Долгие дни могли проводить вместе, не говоря друг другу ни слова. Они настолько были одним, единым, целым, что начать говорить могла одна, а другой - продолжить, не задумываясь. Они слушали приемник "Телефункен" с проигрывателем, последние известия и пластинки с собакой, сидяшей перед микрофоном. Гений затыкал уши, когда звучал Скрябин: "Очень от него пачулями пахнет!" Пачулями душилась сестра, Маэстро немножко смеялся и над ней. Сестра рассказывала ему историю своего развода, то, как она слегка обманула бывшего супруга и теперь была совладелицей солидной недвижимости. Он смеялся, напоминая, что смощенничать их подучил все тот же Робер Музиль в своем знаменитом романе. Иногда они позволяли себе возвращаться к тем "романным" минутам, и сидели часами в саду на снятой в Павловске даче, не двигаясь, обмениваясь репликами, понятными только им двоим: это были цитаты из тех совместно |
|
|