"Анатолий Кучеров. Трое " - читать интересную книгу автора

пахнул соками просыпающегося леса. Была суббота, и немногие оставшиеся в
курортном городке жители собирались дома после дневных забот. В соборе на
главной улице играл орган, шла служба.
Аэродром, и городок, и пустынный морской берег были, словно стеклянным
колпаком, прикрыты тишиной. Особенно удивительной была весенняя тишина для
тех, кто только что вернулся из боя.
На аэродром машина за машиной опустилась эскадрилья. Воздух наполнился
гулом, быстро таявшим в тишине, как снег, падающий в воду.
Санитары не без труда извлекли из кабины долговязое тело Кости
Липочкина и положили на носилки. Он уже не дышал.
Морозов и Борисов постояли у носилок. Липочкин был легким, добрым и не
очень заметным человеком, но все, кто знал его ближе, любили его. В сумерках
еще можно было увидеть его светлые волосы и красивый задумчивый лоб. Лицо
его казалось торжественным и сосредоточенным.
Маша Горемыкина расстегнула на нем меховой реглан и китель, открыла
белую спокойную грудь, приложила стетоскоп. Прислушалась, сказала:
- Он умер.
И отошла. Она не любила говорить в таких случаях.
Санитары положили Костю Липочкина в машину, увезли, и он для многих
перестал существовать.
Но для Морозова и Борисова он продолжал жить.
В летной столовой, расположившейся в одном из залов дворца, разносили
ужин.
Борисов и Морозов ели молча.
К ним подошел Калугин, присел. Они распили послеполетные Кости
Липочкина.
- Мир потерял замечательного математика, - сказал капитан Морозов, - я
в этом убежден.
- А ты помнишь, Саша, как он взял на себя вину Метелкина, когда тот
едва не угодил на губу?
Калугин, нахмурившись, слушал.
- Не знал я, что он математик, - немного удивленно сказал Калугин.
- Он решил своим методом, - вам, ребята, не надо говорить, что я в этом
деле ни хрена не понимаю, - уравнение Ферми или Ферма - забыл, - сказал
Борисов. - Так вот, это уравнение буквально сто лет решали все ученые
математики Европы и ни черта не решили. А Костя Липочкин решил!
- У него была светлая голова и светлая душа, - сказал капитан
Морозов, - такого стрелка нет во всей Балтийской авиации.
- Не горюй, ребята, - сказал Калугин, - еще война не кончилась, некогда
горевать. А вот кончится - тогда всех вспомним, за каждого поднимем
рюмочку...
Он, как всегда стремительно, встал из-за стола и, отбросив огромную
тень на стены и потолок, где недвижимо плясали древние гречанки в туниках и
фавны играли на свирелях, исчез в коридоре.
Ужинали при свечах. В гарнизоне чинили движок. За столами шел громкий
разговор. Люба едва успевала приносить граненые послеполетные стаканчики и
шоколад в фарфоровых чашках из дворцовых сервизов.
Когда Морозов и Борисов остались одни, Люба принесла шоколад, поставила
голубые чашки с золотыми венками на уже залитую скатерть и присела на кончик
стула. На ней был крахмальный фартук, не больше мужской ладони, и наколка в