"Анатолий Кучеров. Трое " - читать интересную книгу автора

пышных волосах. Она смотрела на Морозова нежными глазами. Ей было понятно
горе летчика и штурмана. Этот Костик Липочкин был славный парень, слишком уж
робкий или равнодушный к девушкам, но очень вежливый. Другие, если опоздаешь
принести что-либо за обедом или ужином, так облают, даже неприятно, а он
никогда ничего-ничего не говорил, никогда! И ему приносили в последнюю
очередь в зал, где ели сержанты, стрелки-радисты.
- Ты где вечером, капитан? - Люба собиралась в клуб, ей хотелось
потанцевать с Морозовым.
Шла война, не возвращались летчики, красные столбики с именами
погибших, украшенные ветками ели, появились в лесу рядом с аэродромом. Эти
кладбища вырастали всюду, где проходили или стояли полки. А где-нибудь рядом
со столовой, в сарае или в доме, все равно, вечером танцевали под баян или
старинный рояль. На огонек к летчикам, где тишина и покой, приходили
девушки.
Морская авиация из боя возвращается в порт, там тишина, и только кровь
продолжает кипеть до следующего вылета.
Борисов и Морозов вышли из столовой. Небо догорало, как костер. Пепел
затягивал огненные полосы, море лежало огромное, тяжелое и тихое, вдали
желто-золотистое, как медь. Они спустились к нему улицей с заколоченными
домиками-дачами. Домики были пестрые, воздушные, словно их строили для
бабочек. Просыпались деревья. Они еще стояли без листвы, но оживали. По их
древесным сосудам уже струилась весенняя молодость.
Капитаны шли к морю. В памяти звучал бой, они еще были в нем, и каждый
знал мысли другого. Рядом шагал Костя Липочкин.
Человек привыкает к соседу по квартире, еще больше - по комнате, но
товарищ в полете становится частью тех, кто с ним летает. Их руками, их
слухом, их глазами. Костя Липочкин был глазами экипажа, его зоркими,
защищающими хвост самолета глазами.
Вчера они шли по этой дороге к морю втроем. Сегодня их осталось двое.
- Хочешь курить? - спросил Борисов, нарушая молчание. Это было его
право и, может быть, его обязанность старшего.
У них были одинаковые папиросы, те, что каждые две недели выдавали в
полку.
Теперь они стояли у широкого песчаного берега. На черте, где сливались
вода и небо, угасал закат, легкая черная волна ползла на песок и шипела. От
нее тянуло холодом зимы. Становилось все темнее, потому что не было света в
окнах: жизнь шла за густыми бумажными шторами, черными и синими.
Борисов думал о том, что давно не получал писем от Веры. Она шла с
пехотой, она всегда была в огне, каждый день и, может быть, каждый час она
могла уйти, как ушел сегодня Костя Липочкин. И эти мысли настраивали
Борисова на особенный, грустный лад.
Он щелкнул металлическим портсигаром со звездой на крышке, протянул его
Морозову, взял папиросу и себе.
Морозов высек огонек колесиком зажигалки, и свет, ослепительный в
надвигающейся темноте, осветил их лица.
- Кто идет?
Из сумрака под соснами выступил часовой, весь в черном, светилась
только вороненая сталь автомата.
- Свои, не узнаешь? - сердито сказал Борисов.
Морской берег охраняли. В песке, подальше от воды, притаились ходы