"Анатолий Кучеров. Служили два товарища... " - читать интересную книгу автора

доволен окружающим, своими товарищами по службе, своей комсомольской
организацией, своим положением, друзьями и самим собой. Впереди я видел
ясную дорогу, и все в мире представлялось мне с лучшей стороны.
Каждое воскресенье я ездил домой, иногда с кем-нибудь из приятелей.
Дома все было по-прежнему, только стало более шумно: всегда было много
подруг сестры - однокурсниц из геологического техникума, в котором она
училась. Сестру называли невестой, она сердилась и смеялась.
Я увлекался. Сегодня мне казалось, что я по уши влюблен в Танечку
Воронину с набережной Рошаля, а проходило какое-то время - и я не спал ночей
из-за Кати Ложкиной. Но все это было мимолетно. И только одно, еще школьное,
увлечение, о котором рассказ впереди, было сильнее других. Но, как это часто
случается, непредвиденные препятствия встали на нашем пути. Она уехала, и
все как будто забылось...
В финской кампании я не участвовал: еще учился. Вскоре всех нас
взволновали военные события в Европе. Помню разговоры: "Неужели немцы
пройдут укрепления Мажино?" Когда пали Голландия и Бельгия, когда немцы
заняли Роттердам, Льеж, Брюссель и вышли к Па-де-Кале, мы спрашивали друг
друга:
- Неужели коричневая чума перейдет за Марну?
Она перешла за Марну. Теперь мы знали - Париж обречен.
Когда немцы взяли Париж, дома, точнее у Аннушки, была вечеринка, играли
в какие-то настольные игры и пели под гитару, и парочки целовались по темным
углам. И хотя много говорили о надвигавшейся войне, жизнь брала свое и шла
своим чередом.
Нам говорили, и мы сами знали, что и для нас война не за горами, и я
сам не раз толковал об этом. И все же она была для многих дальше, чем за
горами. Она была вне привычных представлений. И, оглядываясь сегодня назад,
надо признаться: другие, быть может, жили иначе, даже наверно, а я -
беззаботно, в самом точном смысле этого слова.
И вот наступил тот день, всем памятное воскресенье. Я был дома, и мать
усадила меня молоть кофе, а сама возилась на кухне.
С тех пор, как отец вышел на пенсию, он все искал себе по дому работу,
и у него появилось много причуд. Одной такой причудой была чистка обуви.
Собрав все свои старые и новые сапоги и ботинки, все туфли матери и сестры,
отец выстраивал их перед собой, как полк солдат, и, соблюдая строгую
очередь, принимался за работу. Он надевал сапог или туфлю на левую руку, а
правой с помощью мази и щетки нагонял на них самый ослепительный блеск.
Отец как раз заканчивал обработку девятой пары, когда в комнату с
какой-то покупкой вбежала сестра. Она была совсем бледная, и губы ее
дрожали...
Новость, принесенная Аннушкой, всех нас потрясла.
- Так! - грозно сказал отец, бросив сапог. - Значит, все ж таки
решился, подлец! А что я говорил? Рано или поздно это должно было
случиться... Говорил я, мать?
Мать ничего не ответила. Отец пришел в необычайное возбуждение. Никогда
я его таким не видел. Он побежал к Петровичу, я услышал их взволнованные
голоса.
Вдруг все изменилось в нашем доме, словно дом стал другим.
У меня замерло сердце от волнения: "Так вот как это начинается!"
Случилось то, чего мы не хотели, но ждали, то, о чем мы все думали. И все же