"Иван Кудинов. Переворот " - читать интересную книгу автора

не видать.
Николай Глебович вспомнил недавний случай - у него и сейчас мороз по
коже от той картины, которая возникла вдруг так живо и явственно, что он
услышал звяканье ножниц... Стригли больного паренька, почти мальчика, с
продолговатым, как бы заострившимся лицом, побитым оспою, точно дробью.
Клочья темных волос падали на пол и тотчас, едва упав, начинали шевелиться и
двигаться... Николаю Глебовичу показалось, что это у него от переутомления
мельтешит в глазах. Но нет: остриженные волосы, падая на пол, тут же словно
оживали... И тогда он все понял, понял и содрогнулся. "Вошь съест
человека..." И хотя доктор Корчуганов и раньше не однажды сталкивался с
бедственным положением сибирского населения, особенно пришлого,
переселенческого, на долю которого более всего выпадало испытаний,
сталкивался и немало сил отдавал борьбе с эпидемиями, стараясь облегчить
участь несчастных людей, однако не представлял себе этого бедствия в столь
огромных и ужасающих размерах, каким оно было сейчас, в конце восемнадцатого
года... Тем непонятнее были разглагольствования приезжавшего недавно в Томск
Вологодского: "Будем продолжать строительство русской жизни". Казалось
кощунством говорить об этом сейчас, когда все рушилось, горело, превращаясь
в пепел - словно повторялись Помпеи, только в гораздо больших и более
трагических масштабах. Что можно возвести на этих руинах? Николай Глебович
знал Вологодского давно, еще с тех нор, когда тот занимался адвокатской
практикой и о "верховной власти" не помышлял. Вологодский одно время был
даже вхож в дом Корчугановых, приятельствовал со старшим Корчугановым,
Глебом Фортунатычем. Особенно сблизились они после нашумевшего в Томске
процесса по делу об участниках демонстрации в тысяча девятьсот пятом году.
Вологодский выступил тогда в качестве защитника, и Глеб Фортунатыч нередко
потом говорил об этом, ставил его в пример: "Вот как надо защищать права
народа!.."
Но с тех пор много воды утекло, многое изменилось: не было уже Глеба
Фортунатыча в живых, и Вологодский был уже не тот, прежний адвокат...
Николай Глебович встретил его три дня назад в больничном коридоре, где менее
всего ожидал встретить, и несколько растерялся. Хотел пройти незаметно, но
Вологодский его остановил и, выговорил:
- Нехорошо, нехорошо проходить мимо... Или не узнаете?
Николай Глебович вспыхнул, будто школяр, уличенный в нечаянной лжи:
- Отчего же... узнаю.
- Ну, здравствуйте, здравствуйте! - раскинув руки, Вологодский шагнул
навстречу. - Как поживаете, Николай Глебович? Семья как? Надеюсь, все
благополучно? Подумать только, последний раз мы виделись, если мне память не
изменяет...
- Три года назад, - подсказал Николай Глебович.
- Да, да, три года... А кажется, было вчера. Помню все, как же...
Помню, как ваша дочь, прелестная девочка, музицировала, такие пассажи
выделывала на фортепиано... Почел бы за счастье снова услышать ее игру...
- Дочери нет в Томске, - сухо сказал Николай Глебович. Напыщенный тон
Вологодского раздражал, хотелось ответить резкостью, но он сдержался.
Хотелось рассказать, что случилось с дочерью, но он не стал делать и этого.
- Да, кстати, мне говорили, Потанин болен. Как его состояние?
- Ничего. Поправляется.
- Вот освобожусь и непременно зайду, попроведаю. Николай Глебович