"Иван Кудинов. Переворот " - читать интересную книгу автора

- А я гляжу и глазам не верю: Пегаш! Вот это встреча! А тут и Черныш
налетел, страху нагнал на бывшего хозяина... - И вдруг прямо, без обиняков
спросил: - А ты-то чей будешь? Никак не припомню.
И тогда с, парнем что-то случилось - губы его дрогнули, покривились,
вилы выпали из рук, и он, всхлипнув совсем по-ребячьи, резко выпрямился,
шагнул к Степану и опалил его горячим отчаянным шепотом:
- Братка! Да, братка же... почему не узнаешь?

Домой Степан явился вместе с братом. Мать смотрела на них с крыльца,
смотрела во все глаза - то ли узнавала, то ли поверить не могла... Потом
ойкнула, прижав руку к груди, и кинулась было навстречу, да ноги отказали,
подкосились - и упала бы, не подоспей Степан. Подхватил он ее, удержал, а
мать слова сказать не может, лицо мокрое от слез. Прижалась к нему,
всхлипывая, заговорила, наконец:
- Степушка... сынок! А я как знала, чуяло мое сердце. Вчера вижу: будто
Черныш кинулся на меня и ну кусать... Реву я белугой, а кровь так и
хлещет... Ну, говорю, утром отцу, быть кому-то кровному, родне близкой. А
куда ж еще ближе! Сон в руку. Степушка, сыночек... - оглаживала его рукой,
касаясь пальцами жесткого, словно задубевшего бушлата. Испугалась вдруг. -
Ой, да как же ты сыночка, в этакой хворобной одежке? Промерз, поди? А я
держу тебя на холоду, безголовая... Пойдем в хату. Пашка! - отыскала
взглядом младшего сына. - Чего стоишь? Шумни отца, у Барышевых он с
мужиками... Говорила, не ходи, дак разве его отговоришь. Надумали правду
искать - у кого? Ох, беда, беда... Совсем одурел от богатства своего,
гоголем ходит по деревне Барышев-то. А чего ему не ходить? Другие-то вон
головы на войне поскладали, а он мошну набивал... Вот и бесится с жиру, -
гневно говорила мать, ступая но скрипучим промерзлым половицам сеней.
Остановилась, не все еще высказав. - Теперь, вишь ли, маслоделку решил к
рукам прибрать. Вот и пошли мужики упредить его, чтоб не самоуправничал...
Да ну его к лешакам! - спохватилась. - Нашла об чем говорить... Не бери в
голову. Ну, вот-ка и дома! - распахнула дверь, вошла первой, остановилась,
пристально глядя на сына: как он? Отвык, должно, столько лет не был...
Степан шагнул вперед, чуть не задев головой полати, и встал рядом с
матерью, заглядывая ей в лицо; омытое слезами, оно светилось как бы из
глубины каждой морщинкой, и он заметил, что морщинок поприбавилось у матери,
седые пряди торчат из-под платка. Мать перехватила его взгляд, спросила
печально-застенчиво:
- Постарела я, сыночка? Сама знаю, что постарела. Годы никого не
красят.
- Ну что ты, что ты, мама! - возразил Степан, обнимая ее за плечи. - Ты
ж еще совсем, совсем не старая. Красивше тебя и нет никого. Слышишь?
- Слышу, сынок, слышу... - радовалась мать, готовая от радости снова
разреветься, да краем глаза увидела прошедших мимо окна Пашку с отцом,
подобралась вся и мягко высвободилась, взволнованно проговорив:
- Отец идет.
И оба замерли в ожидании, прислушиваясь к негромким, приглушенным
голосам во дворе; наконец, брякнула щеколда, скрипнула сеночная дверь,
промерзло взвизгнули половицы и отец, покашливая и покрякивая, долго возился
там, отыскивая, должно быть, голик, потом старательно колотил и шоркал
голиком, обметая пимы... тянулось это бесконечно. И Степан догадался: отец