"Игорь Кудрявцев. Поклонник Терпсихоры " - читать интересную книгу автора

он просто отдыхал, отдыхал от жены и ее стиральных машин и эстрадных
телезвезд, отдыхал даже от самого себя. Здесь, в лодке, не было ничего: ни
забот, ни тревог, даже мыслей никаких не было. Только река, чайки, весла,
мышцы да червяки в банке из-под зубного порошка.
Домой все-таки чертовски не хотелось. Федька плюнул на все и погреб к
острову, что был неподалеку, вверх по реке; погреб потому, что вокруг стали
появляться запоздалые рыбаки, а этого он не любил, - здесь, на реке, его
интимная зона расширялась до неимоверных размеров. Федька с остервенением
налегал на весла; ему нравилась эта веселая бесполезная работа; пулей
долетел до острова, кинул якорь у самой кромки зарослей торчащего из воды
камыша, закинул свои рыбонеловные снасти и закурил.
Слава богу, не клевало: не нужно было мотать эти бесконечно длинные
снасти и менять обглоданных червей, а просто можно было сидеть и курить,
курить и слушать плеск волн о борт лодки; даже можно не смотреть, смотреть
не нужно: если какая-нибудь падла сядет на крючок - колокольчик зазвенит, а
смотреть вовсе и не нужно; можно просто сидеть, зажмурив глаза, и курить.
Так Федька сидел, жмурясь, как кот на лампочку; вдруг в зарослях камыша
чего-то как зашуршит, как захлюпает... "Небось какая-то большая рыбина, -
подумал Федька, - а изловчусь-ка я да изловлю ее. Будет уха сладка!.". Он
спешно смотал снасти и якорь и почти бесшумно стал подгребать к тому
кочкарнику, от которого доносился шум. Метров с двух Федька увидел, что это
была вовсе не рыба... а утка! Страшненькая такая, серенькая, носик
длинненький, и все: "Кря, кря", - да крылышками по воде: шмяк-шмяк. "Блин,
щас улетит, падла!" - запереживал Федька, но утка и не думала улетать, а,
увидев Федьку в лодке, совсем умом крякнулась: стала орать пуще прежнего да
тростник крылышками хлестать, а потом и вовсе под воду нырнула, как будто
решила утопиться с горя. "Наверное, раненая, - подумал Федька, - хряпну
веслом по башке и все..." - решил он, останавливая лодку у той кочки, под
которую нырнула утка.
Утка вскоре вынырнула, вернее, высунула из воды свою остролобую
черепушку с плоским носиком и безумными глазками. Эти глазки в упор глядели
на Федьку, и в них ничего нельзя было прочесть, кроме дикого, звериного
ужаса. Федьку даже покоробило от этого взгляда; его заколотило, руки
задрожали. Он не понимал, что это: страх или жалость, впервые в жизни
столкнувшись с таким откровенным отчаянием. И Федька изо всех сил треснул
веслом по этой несчастной головке, то ли чтобы не видеть этого безумного
взгляда, то ли оттого, что в нем проснулся тот дремучий охотничий инстинкт,
который поборол его жалость к этому беззащитному существу.
Вконец остервенев от страха и ярости, Федька опускал весло еще и еще,
как будто хотел убить не утку, а как минимум слона. Он убивал наверняка:
вида раненой им самим птицы он бы, наверное, не вынес. Впрочем, мертвая утка
взволновала его не меньше. Федька поддел ее обмякшее тельце веслом и вдруг
увидел на ее лапке какую-то железную хреновину с цепочкой... Капкан...
Федька невольно огляделся по сторонам: "Блин! Щас накостыляют, как этой
бедной утке... Надо линять отсюда поскорее!" Вокруг не было ни одной лодки:
"Может, кто на острове есть!" Федька спешно наклонился, осторожно взял
мертвую утку за мягкую, теплую еще шею и потянул на себя; цепь капкана
натянулась, но не оборвалась. Он дернул изо всех сил: оторвалась лапка,
плюхнувшись вместе с капканом в воду.
Федька стоял в лодке, держа в руке свою добычу! Утка была невелика: