"Татьяна Кухта, Людмила Богданова. Стрелки." - читать интересную книгу автора

дальних предках бароны, и будто они в Восстании участвовали...
- Бароны - в Восстании? - усомнилась я, вспомнив исторические труды. - Ты
не спутал, дядя?
- Этакое разве спутаешь? Правде, родство такое сейчас не в чести, ныне у
нас о родстве позабыли вовсе, третьего предка по имени не помнят, не то
что таких далеких. Но мы всегда память хранили, такой уж род у нас...
- Дядя, - сказала я быстро, - отчего отец мне никогда не рассказывал?
Дядя сумрачно пожал плечами:
- Отец твой, не в плохую память о нем будь сказано, был человек трезвый. И
всегда говорил, что прошлое не должно путаться в ногах у будущего.
Легенды, мол, не пища для науки...
- А сны? - перебила я. И, не выдержав, рассказала ему все.

...И спасенья от страха нет,
и неясно еще, кто прав,
и росой смывает рассвет
чью-то кровь с почерневших трав...

В Ландейл мы приехали к вечеру. Заходившее солнце заливало город оранжевым
светом. Тени удлинились. На булыжную мостовую старого города, на
остроконечные шпили домов, на согретые за день стены наплывала прохлада.
Мы выбрались из пахнущего перегретой резиной автобуса и стояли у входа в
гостиницу, дожидаясь экскурсовода. В очертаниях старинного дома пропала
дневная резкость, они стали мягкими, размытыми. И в этом был особый покой,
будто время замедлилось здесь, как в Ильдене.

В тот вечер дядя выслушал меня молча. Только головой качал и по
обыкновению выстукивал костяшками пальцев по столу какой-то марш. Я
думала, что он начнет высмеивать "досужие девчоночьи бредни", но он очень
серьезно и даже сурово проговорил:
- Ну что ж... Судьба есть судьба.
- Это к чему? - растерялась я.
- А к тому, что те, о которых ты речь ведешь, и есть наши предки.
- Не может быть!
- Так оно и есть. Ну, доказательств не осталось... за пятьсот-то лет.
Предание есть, и только...
Он тяжело встал, отодвинул скрипнувший стул и решительно сказал:
- Не мне, а тебе надо ехать в Двуречье. Слышишь, Ная? Только поторопись...
Наутро пришел срочный вызов из института. Я и думать не могла о том, чтобы
не поехать. Срочные вызовы по пустякам не рассылались. Дядя проводил меня
на станцию. А через неделю, в самый разгар работы, мне сообщили о его
смерти. Он так и не успел рассказать мне предание.
Похоронив дядю, я оставила Институт и переехала в Ильден. Поначалу мне
было неловко и страшно в доме. Я так привыкла быть здесь редкой гостьей, а
не хозяйкой! И еще повсюду я натыкалась на дядины вещи - то обгрызенный
карандаш, то книга, испещренная пометками, то точильный брусок, еще
оставляющий на пальцах липкую серебристую пыль... Вначале это было
невыносимо. А потом пришлось привыкать.
Потому что кто-то же должен был жить в этом доме. Кто-то должен был
растапливать в кухне печь, такую огромную, пронизавшую, казалось, весь