"Лев Куклин. Операция "снег" (детск.)" - читать интересную книгу автора

пожаловаться маме... Мама работала целыми днями, мне было ее жалко и не
хотелось огорчать.
Поэтому большую часть времени я спокойно занимался своими мальчишескими
делами на подвластной мне суверенной территории. Больше всего я любил
рисовать. Мать приносила мне с работы для этой цели обрезки великолепного
чертежного ватмана, и до сих пор прикосновение акварельной кисточки к
пустынному, прохладному от белизны, сияющему нетронутостью пространству и
первый цветной мазок, первый след на его поверхности вызывают у меня сладкое
состояние восторга.
А краски у меня были удивительные: в большой жестяной коробке, каждая в
своем симпатичном фарфоровом корытце, а когда к ним - на самом конце
кисточки - я подносил капельку воды, они пахли... Мое раннее детство
нерасторжимо связано с этим непередаваемым запахом акварельных красок. В
коробке лежали еще две плоские прямоугольные фарфоровые пластины с двумя
круглыми углублениями, словно бы от вдавленных в снег пятаков. В этих
круглых ванночках полагалось разводить краски. Я с особенным удовольствием
отмывал эти ванночки после рисования под большим сияющим медным краном в
нашей ванной: плиточки и углубления в них снова становились белыми и
прямо-таки похрустывали под моими пальцами от чистоты.
Больше всего мне нравились почему-то две краски: лимонно-желтая,
точь-в-точь как цвет крылышек бабочки-лимонницы, и фиолетовая. Последней
краски я даже, пожалуй, немного побаивался и употреблял редко, всякий раз
следя с особенным замиранием, когда на листе вдруг начинал проявляться этот
таинственный глубокий оттенок. Пожалуй, в природе он иногда неожиданно
возникает на лепестках анютиных глазок, но не тех, бледно-голубых, чахлых,
случайных дачных растениях, а в редких исключениях тщательного отбора и
селекции проступает нежданно этот бархатистый королевский цвет...
Рисунков за время отсутствия отца скопилось прямо-таки потрясающее
количество. Я мог спокойно спать на них вместо матраса... Во многих
акварельных корытцах на дне стали проявляться угрожающие проплешинки: краски
кончались... В это самое время необыкновенно удачно, как дружно считали мы с
мамой, вернулся с зимовки папа. Он прилетел с острова Врангеля, - к тому
времени я знал на специальной карте Арктики все полярные острова! - вернулся
большой, бородатый, веселый и шумный, и в нашей комнате сразу стало тесно.
Он скинул свой мохнатый полушубок, от которого пахло морозом, бензином и
собаками, сел на диван, поставил меня между колен так, что наши лица
оказались на одном уровне, и потерся носом о мой нос.
Мне стало щекотно, и я засмеялся.
- Так здороваются дикари на тропических островах, - объяснил отец, и
мне такое приветствие очень понравилось. - Это значит: здравствуй, мой друг!
Я рад тебя видеть! Как здорово ты вырос! Ты стал совсем взрослый!
Потом он долго рассматривал мои рисунки: Красную площадь с Мавзолеем,
танки и тачанки, движущиеся на парад, Ворошилова в длинной, до пят, шинели и
Буденного с полуметровыми усами, одного на белом, другого на сером в яблоках
коне, тонущий пароход "Челюскин" во льдах, оранжевокрылый самолет над
Северным полюсом, лагерь папанинцев на льдине... И еще многомного цветов и
потрясшего мое воображение жирафа в зоопарке. Этот рисунок был почти в
натуральную величину, для чего я склеил в длину несколько ватманских
листов...
- Вот это работоспособность! - похвалил меня отец. - Прямо-таки