"Лев Куклин. Повесть и рассказы из сборника "Современная эротическая проза""" - читать интересную книгу авторабольшой куры... На обеих ее ляжках была татуировка, но какая! На одной -
синяя стрела вверх и надпись: "Умру за горячую... любовь!". Вообще-то надпись была более грубой и нецензурной, а на другой ноге - нарисована была такая реалистическая, и - с моей точки зрения - бесстыдная картинка, что мне стало даже тошно и нехорошо. Вдобавок, ее обнаженное плечо с крупной оспенной отметиной обжигало меня с одной стороны, а я никак не мог отодвинуться, - в противном случае я бы упал прямо на Глашу... А у Глаши перед тем, как снова выпить, возникла новая приговорка: - Чтоб лучше спалось, да утром не забывалось...Ты, Лень, не бойся, - добавила она. - Отбой был, теперь тебя до утра никто не хватится. Ну? До конца, до конца! - и она проследила за тем, чтобы мой стакан опустел... До этого вечера я никогда не пил. Ничего, ни разу. Окосел я почти мгновенно. Эффект опьянения был неожиданным - я стал горячим, радостным и легким. И вдобавок, меня охватила такая слабость, что я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой... Я только понимал, что мне хорошо так, как никогда не было хорошо в моей коротенькой, с воробьиный клюв, жизни. И я ничуть не удивился тому, что голая Глаша каким-то образом очутилась вдруг посредине комнаты, стала притопывать и не очень громко петь: Эх, дует ветер-ветерок, Вся березка клонится. Парень девушку дерет, Хочет познакомиться... торопливые и опытные женские руки поворачивали и раздевали меня. Узкие длинные груди острыми треугольниками хищно тянулись к моему лицу, и от этого незнакомого мне тела исходил терпкий звериный запах... Не в силах сопротивляться, я слышал, тем не менее, как на мне, словно на послушном инструменте, начали играть в четыре руки... Лицо мне закрыло что-то теплое и душное, и это тяжелое что-то я никак не мог сбросить, задыхался и отталкивал его языком и губами... - Да ты пососи, пососи грудь-то... - слышал я над собой шепот. - Не бойся - баба сиськой в гудок не влезет... Опьянение от самогона и непривычного запаха кружило голову, и я не мог бы сказать, которое было сильнее. Меня била дрожь, каждое прикосновение пальцев отзывалось во мне, словно бы покалыванием, как от заметных ударов электрического тока. Лампочка погасла, но я бы не удивился, если бы в темноте от меня проскальзывали бы искры... Чувство всепоглощающего желания было долгим, непереносимо долгим, оно перехватывало бедра, живот, горло, мне было по-настоящему больно: потом я догадался, что мой готовый на царствование скипетр был безжалостно, у самого корня, перетянут резинкой... С обморочным замиранием я бессильно ощущал, как внизу живота мою восставшую тугую мальчишескую плоть властно вторгают в иную плоть, влекущую своей вечной тайной... И я застонал от боли, стыда, счастья и наслаждения. Всем своим существом я физически чувствовал, как под грубыми прикосновениями с меня, словно с крыльев пойманной бабочки, осыпается юношеская пыльца... |
|
|