"Лев Куклин. Повесть и рассказы из сборника "Современная эротическая проза""" - читать интересную книгу автора

большой куры... На обеих ее ляжках была татуировка, но какая! На одной -
синяя стрела вверх и надпись: "Умру за горячую... любовь!". Вообще-то
надпись была более грубой и нецензурной, а на другой ноге - нарисована была
такая реалистическая, и - с моей точки зрения - бесстыдная картинка, что мне
стало даже тошно и нехорошо.
Вдобавок, ее обнаженное плечо с крупной оспенной отметиной обжигало
меня с одной стороны, а я никак не мог отодвинуться, - в противном случае я
бы упал прямо на Глашу...
А у Глаши перед тем, как снова выпить, возникла новая приговорка:
- Чтоб лучше спалось, да утром не забывалось...Ты, Лень, не бойся, -
добавила она. - Отбой был, теперь тебя до утра никто не хватится. Ну? До
конца, до конца! - и она проследила за тем, чтобы мой стакан опустел...
До этого вечера я никогда не пил. Ничего, ни разу. Окосел я почти
мгновенно. Эффект опьянения был неожиданным - я стал горячим, радостным и
легким. И вдобавок, меня охватила такая слабость, что я не мог шевельнуть ни
рукой, ни ногой... Я только понимал, что мне хорошо так, как никогда не было
хорошо в моей коротенькой, с воробьиный клюв, жизни. И я ничуть не удивился
тому, что голая Глаша каким-то образом очутилась вдруг посредине комнаты,
стала притопывать и не очень громко петь:

Эх, дует ветер-ветерок,
Вся березка клонится.
Парень девушку дерет,
Хочет познакомиться...

Я словно бы сквозь сон почувствовал, что меня опрокинули на спину,
торопливые и опытные женские руки поворачивали и раздевали меня. Узкие
длинные груди острыми треугольниками хищно тянулись к моему лицу, и от этого
незнакомого мне тела исходил терпкий звериный запах...
Не в силах сопротивляться, я слышал, тем не менее, как на мне, словно
на послушном инструменте, начали играть в четыре руки... Лицо мне закрыло
что-то теплое и душное, и это тяжелое что-то я никак не мог сбросить,
задыхался и отталкивал его языком и губами...
- Да ты пососи, пососи грудь-то... - слышал я над собой шепот. - Не
бойся - баба сиськой в гудок не влезет...
Опьянение от самогона и непривычного запаха кружило голову, и я не мог
бы сказать, которое было сильнее. Меня била дрожь, каждое прикосновение
пальцев отзывалось во мне, словно бы покалыванием, как от заметных ударов
электрического тока. Лампочка погасла, но я бы не удивился, если бы в
темноте от меня проскальзывали бы искры...
Чувство всепоглощающего желания было долгим, непереносимо долгим, оно
перехватывало бедра, живот, горло, мне было по-настоящему больно: потом я
догадался, что мой готовый на царствование скипетр был безжалостно, у самого
корня, перетянут резинкой...
С обморочным замиранием я бессильно ощущал, как внизу живота мою
восставшую тугую мальчишескую плоть властно вторгают в иную плоть, влекущую
своей вечной тайной...
И я застонал от боли, стыда, счастья и наслаждения. Всем своим
существом я физически чувствовал, как под грубыми прикосновениями с меня,
словно с крыльев пойманной бабочки, осыпается юношеская пыльца...