"Владимир Куличенко. Клуб города N (Мистическая повесть)" - читать интересную книгу автора

Голова у него была маленькая, колобком, с заостренными кверху
ушами-лопухами, за которые он заправлял пряди желто-седых волос. В разговоре
он двигал ушами, как крыльями, на бледно-морщинистом лице сновали черные,
молодые озорные глазки. Мне казалось, что он норовит задать главный вопрос,
ради которого и позвал меня, что некое, способное многое прояснить, словцо
вот-вот сорвется с его языка, но Сумский балагурил, сыпал прибаутками,
заботливо следил, чтобы моя рюмка не пустела. "Ядреная водка у него!" -
удивлялся я, чувствуя, как стремительно наливается свинцом голова.
А Мария все подавала и подавала. Уже отведали гусиных потрохов,
телячьих мозгов, закусили оладьями с клюквенным вареньем, а Мария несла
чесночный соус к пельменям и творожные блинчики. Звуки доносились до меня
уже приглушенно; я удивленно наблюдал, как заходили, заизвивались,
пружинисто-резиново запрыгали чашки и блюдца на скатерти, запыхтел парком
гусар-самовар, застукал в отполированном медном сапожке, лихо подкрутил ус и
пустился вприсядку заварочный чайник, потянулись хороводом ложки и вилки в
бумазейных салфетках-юбках. "Диво дивное!" - восторгался я, наблюдая этот
маскарад, борясь с хмельной истомой, и сквозь дурман расслышал: "Постели
молодцу в гостиной".
Чьи-то руки заботливо подхватил меня, но я заупрямился, захорохорился,
тряхнул головой и сам вошел в покой, где враз подломились ноги, и повалился
в пуховики... как в колодец. Однако в том колодце не все было тесно,
беспросветно, но прежде чем тьма начала рассеиваться, моя ладонь ощутила
чье-то бережное касание. "Юлия?" - прошептал я, увлекаемый за руку в
захламленный, заставленный до потолка разбитой мебелью коридор, с истертыми
паркетными шашками, по которым, дробно постукивая коготками, оскальзываясь,
сновали крысы. Юлия вела меня за собой, - не оглядываясь, склонившись, в
траурном одеянии похожая на монастырскую послушницу.
Совы хлопали крыльям, над нашими головами, из углов доносился
истерический хохот, сатанинские смешки, и чьи-то горевшие пронзительным
синим огнем раскосые глаза сверкали в оконце. Я вступал, робея. Опять
зашумели крылья, задребезжали стекла, заколотились бешено двери о косяки.
Юлия вдруг исчезла, я видел впереди Сумского, с идиотской ухмылкой
прыгавшего неуклюжим скоком, криво вывернув голову. Я не поспевал за ним.
Неожиданно доцент с истошным визгом впрыгнул в какую-то дверь, и меня будто
сквозняком увлекло за ним.
Трудно было определить размеры помещения, в котором я очутился. Стены
съедала тьма, а с невидимого потолка свисали на шнурах лампы под багряными
абажурами. У дверей раскладывали пасьянс трое престарелых инвалидов...
Сумский сноровисто вскочил на столик и, всласть хохоча, принялся водить
задом с волосатым хвостом по крышке стола, разметая карты. Один из карточных
игроков ухватил хвост, и сразу Сумский блаженно завизжал, точно его
щекотали, брыкнул ногой с копытцем и был таков. А хвост остался в руке
картежника.
Я медленно прошелся вдоль шкафов - с полок из-за стекол за мной
наблюдали бескровные страдальческие лики. "Это и есть клуб больных
контрактурами?.. Так тихо", - подивился я, чувствуя, как сотни пар глаз
неотрывно провожают меня, взирая с полок демонстрационных шкафов. По этим
живым образцам можно было изучать не только анамнезы лицевых контрактур, но
и галерею портретов человеческого страдания.
Я приоткрыл дверцу и взял голову. Левое верхнее веко было растянуто,