"Владимир Куличенко. Клуб города N (Мистическая повесть)" - читать интересную книгу автора

сливаются в одно - необъяснимое, всепоглощающее, и ничто в мире более не
существует, все исчезло, кроме этой страстной жажды сухого хлопка.
Вспомнился дом с высокой - шалашом - крышей под соснами, с белым резным
крыльцом, отцовская псарня, пруд, в котором бабы стирали белье и водились
золотые караси, гульбища в ригах, ночные костры на пастбищах. Но там же, в
доме с видным за много верст горластым деревянным петухом на коньке крыши,
зародилась и оттуда пришла слабость души, болезненная неуверенность,
неизбывная тоска; стала при волнении подергиваться рука - вот и в сию
минуту, когда она тянется к кисету, пальцы с дрожью захватывают щепоть
ядовито-сладкой, перечно-душистой травы. Уже тогда, юношей, еще не
покинувшим отчего крова, пребывая в ежечасном избытке чувств, я терзался
неуемной тревогой за близких /мать на моей памяти никогда не улыбалась/ и за
себя. Уже в ту пору красота и страсть к упоению жизнью представлялись
роковыми, гибельными, ежели им доверяться без остатка, но и не отдаваться им
было невозможно, - вот откуда проистекает моя ущербная раздвоенность,
нервозность и раздражительность. Сладость моей юности была отравлена
сердечным разладом, в одну минуту я был и не я, всегда как бы заступал за
нечто - со страхом заступал, не веря в возвращение...
Я набил трубку, поднес в щипцах потрескивавший уголек - белесая прядка,
колеблясь, потянулась вверх... Человек способен жить, памятуя ежеминутно о
бренности собственного творения, и жизнь с холодной скрупулезностью
свидетельствует об его обреченности. Человек стремится к бессмертию, а
умирает от закупорки мельчайшего, с волос, сосуда - здесь заключаются
противоестественность всякого устремления, изначальная пагубность
существования, ибо мы беззащитны, немощны перед теми испытаниями, что
посылает нам природа, мы наделены лишь даром агонизировать, иезуитски
хитроумными хирургическими приемами продлевать агонию. Нет спасения ни в
слабости, ни в готовности принять новые несчастья от этого мира, ни в
наивном извечном поиске человеческими сердцами радости.
____________

Минула неделя. Ударили морозы, я не выходил во двор, читал до ломоты в
затылке, отбрасывал книгу, ворочался на кровати, зевал, а когда скука
донимала нестерпимо, прерывал добровольное заточение и спускался к Леонтию,
чтобы совершенно бездарно потратить время за картами или игрой в орлянку.
Комнаты внизу снимали некий господин с семейством, служивший в земской
кредитной кассе, и молодой щеголь Леонтий - гувернер младшей дочери одной
богатой местной вдовушки; беловолосый, с тонким подвижным лицом, имевший
привычку при разговоре уводить взгляд в сторону. Ермил отзывался о нем
неодобрительно: "Неудельный малый''. Я же был доволен новым знакомцем,
правда, однажды невзначай выказал недоумение - мол, где видано, чтобы
гувернер не проживал под одной крышей с воспитанниками? Позже, когда
отношения между нами сделались по-братски доверительными, Леонтий приоткрыл
загадку - еще при жизни супруга полковничиха имела адюльтер с гувернером, а
когда овдовела, стала не таясь волочиться за ним, не желая, впрочем,
узаконить связь. Произошла ссора, после которой Леонтий оказался на улице,
но оставлен великодушно при прежнем занятии, что давало лазейку для
восстановления отношений. Однако никто из любовников не выказывал намерения
делать первым шаг к примирению: полковничиха, по всей очевидности, желала,
чтобы строптивый юнец тверже усвоил преподанный урок, а Леонтий радовался