"Владимир Кунин. Ночь с Ангелом" - читать интересную книгу автора

Да нет. Вряд ли. Тогда парткомо-райкомовские выездные комиссии
воспринимались как данность, как некая обязательная и противненькая
микстура, после принятия которой может наступить и облегчение. Сиречь -
выезд за рубеж.
Или эта же микстура с равным успехом могла и прикончить субъекта,
пожелавшего хоть ненадолго, за свои кровные, выехать за пределы Союза...
А может быть, Лешкиному поступку в какой-то мере способствовал разговор
"молодого Володи Ульянова" со своим "старшим братом Александром" за кулисами
Дома офицеров уже здесь, в Германской Демократической Республике, перед
самым началом спектакля по пьесе "Семья"?
Это произошло после второй ночи, проведенной Лешкой в постели Юты
Кнаппе, а не в чистенькой, вылизанной казарме, которую командование
советского танкового корпуса предоставило для жилья товарищам артистам.
Перед спектаклем к Лешке Самошникову - "Володе Ульянову" подошел его
коллега, изображавший "Александра - старшего брата будущего вождя", отвел
Лешку в темный уголок и, дыша на него перегаром вчерашнего банкетика с
товарищами офицерами, тихо сказал:
- Старичок, между нами... Когда мы выезжали из Пскова, один
человечек... ну, сам понимаешь... ОТТУДА. Попросил меня вести дневничок
наших гастролей за границей. То есть кто с кем куда ходил, что говорил... Ну
и так далее. Сам понимаешь. Как бы ты поступил на моем месте?
- Не знаю, - соврал Лешка и для убедительности пожал плечами. - Понятия
не имею.
- А я ему сказал: извините меня, пожалуйста, я очень уважаю вашу работу
и очень хорошо даже понимаю, как она необходима для всего нашего народа, но
вы, дорогой товарищ, обратились не по адресу. Я - артист, говорю, и я служу
нашему советскому театру, искусству, наконец! И предложение ваше принять не
могу. Как говорится, богу - богово, кесарю - кесарево...
Лешка не верил ни одному слову "брата Александра".
В любом театрике небольшого города все всё про всех всегда знают. Кто
просто наушничает главному режиссеру, а кто и помогает охранять
целомудренность всей страны. Так сказать, ее "государственную безопасность".
Внутри театра обе категории вычислялись до обидного просто:
распределение ролей, категорий, ставок и квартир при почти полном
несоответствии уровня способностей индивидуума получаемым им благам.
И если над кланом "наушников" можно было и подхихикивать почти вслух,
то клан "государственников" был неприкасаем. Тут хихикать было просто
опасно!
- А он что? - как писали раньше в детской литературе, "с хитроватым
прищуром спросил молодой Володя Ульянов". Он же - Лешка Самошников.
Но "старший брат Александр Ульянов", как известно, исторически
казненный, не уловил иронии в голосе младшего брата. Уж слишком серьезное
поручение выполнял он сейчас. Вопреки заверениям, что "предложение человека
ОТТУДА принять он не смог". Смог. И принял с трепетом и благодарностью за
доверие. И Лешка об этом прекрасно знал. Отсюда и "хитроватый прищур".
- А что он? - горделиво произнес "брат Александр". - А ничего. Я,
говорит, очень уважаю вашу принципиальную позицию. Тогда у меня к вам будет
одна-единственная просьба. Тут уж не в службу, а в дружбу. Причем в дружбу
не со мной, говорит, а с вашим коллегой - артистом Самошниковым. Который у
вас в "Семье" молодого Ленина играет...