"Владимир Кунин. Ночь с Ангелом" - читать интересную книгу автора

непрерывно звонящего телефона:
- Алло... Я вас слушаю.
- Двести сорок девять тридцать восемь одиннадцать? - спросил женский
голос.
- Да, - ответила Любовь Абрамовна, и на мгновение ее сердце сделало
пугающий кувырок.
Ноги у нее подкосились, и она тяжело опустилась на диван.
- Западная Германия вызывает, - с отчетливо неприязненными нотками в
голосе сказала телефонная женщина. - Говорите.
- Фира... Фирочка!!! - слабенько прокричала Любовь Абрамовна. -
Германия!..
На ходу вытирая руки кухонным полотенцем, в комнату влетела Фирочка.
Перехватила телефонную трубку у матери, прижала к себе Любовь Абрамовну,
чтобы та не упала с дивана на пол, и закричала в трубку:
- Я слушаю!.. Слушаю! Слушаю!..
И вдруг неожиданно - совсем тихо:
- Сынулечка... Маленький мой. Лешечка, родненький!.. Деточка моя
любимая...
... Все-таки за последние три-четыре года я изрядно постарел.
Чувствую я это во всем: легко засыпаю, ночью чаще, чем раньше, хожу в
туалет...
Просыпаюсь часам к пяти-шести утра (независимо от того, во сколько я
лег - в полночь или под утро), долго не сплю, пытаюсь читать, смотреть
немецкие и англо-американские предутренние телевизионные программы,
задремываю, через двадцать минут снова просыпаюсь...
Все реже и реже посещают меня эротические сны. И хотя к Этому мужской
интерес у меня еще не угас, теперь он больше питается воспоминаниями о моем
прошлом молодечестве, вызывая некий суррогат возбуждения. А еще мой
увядающий интерес к Этому стал носить некий "оценивающе-наблюдательный"
характер. То есть подсознательно исключив себя из числа участников процесса,
я как бы приподнялся над Этим и позволяю себе поглядывать на Это откуда-то
сверху, с каких-то уже белых, предсмертных вершин.
Написав слово "предсмертных", я ничуть не раскокетничался. Этим
привычно пугающим словом я напрямую обозначил свой сегодняшний жизненный
этап.
И это все несмотря на почти ежедневную утреннюю зарядку, начинающуюся у
меня, правда, часов в одиннадцать, - всякие там отжимания, велосипед без
колес, гантельки по семь с половиной кило...
Бодрости это прибавляет всего лишь часа на полтора, два. А затем -
быстрая, нормальная старческая утомляемость. От сидения в удобном, мягком
рабочем кресле за пишущей машинкой дико устает спина, поясница буквально
разламывается, и мой удачный рабочий день после бесчисленных придирок к
самому себе, переделок и поправок к вечеру выплевывает всего лишь странички
полторы машинописного текста, напечатанного начисто через два интервала в
количестве двадцати восьми строк на стандартном бумажном листе.
Но главный признак сыплющегося на меня старения я обнаружил совсем
недавно!
Я катастрофически стал терять ту самую ироничность, которая всю жизнь
защищала меня и отгораживала от серьезного отношения к серьезным событиям.
Скорее всего это безнравственно, зато частенько мне помогало выжить в