"Александр Куприн. Как я был актером" - читать интересную книгу автора

только я вспомню этого человека, злоба подымается у меня из груди и душит
меня за горло. Правда, перед отъездом... впрочем, об этом скажу потом, иначе
придется повредить стройности рассказа.
Перед самым концом репетиции на сцену вдруг явился высокий,
длинноносый, худой господин в котелке и с усами. Он пошатывался, задевал за
кулисы, и глаза у него были совсем как две оловянные пуговицы. Все глядели
на него с омерзением, но замечания ему никто не сделал.
- Кто это? - спросил я шепотом Духовского.
- Э! Пьяница! - ответил тот небрежно. - Нелюбов-Ольгин, наш декоратор.
Талантливый человек - он иногда и играет, когда трезв, - но совсем,
окончательно пропойца. А заменить его некем: дешев и пишет декорации очень
скоро.


VIII


Репетиция кончилась. Расходились. Актеры острили, играя словами:
Мерция-Коммерция. Лара-Ларский многозначительно звал Боева "туда". Я догнал
в одной из аллей Валерьянова и, едва поспевая за его длинными шагами,
сказал:
- Виктор Викторович... я бы очень попросил у вас денег... хоть
немножко.
Он остановился и едва мог прийти в себя от изумления.
- Что? Каких денег? Зачем денег? Кому?
Я стал объяснять ему мое положение, но он, не дослушав меня,
нетерпеливо повернулся спиной и пошел вперед. Потом вдруг остановился и
подозвал меня:
- Вы вот что... как вас... Васильев... Вы подите к этому... к своему
хозяину и скажите ему, чтобы он наведался сюда, ко мне. Я здесь пробуду в
кассе еще с полчаса. Я с ним переговорю.
Я не пошел, а полетел в гостиницу! Хохол выслушал меня с мрачной
недоверчивостью, однако надел коричневый пиджак и медленно поплелся в театр.
Я стался ждать его. Через четверть часа он вернулся. Лицо его было, как
грозовая туча, а в правой руке торчал пучок красных театральных контрамарок.
Он сунул мне их в самый нос и сказал глухим басом:
- Бачите! Ось! Я думал, он мне гроши даст, а он мне - якись гумажки. На
що воны мини!
Я стоял сконфуженный. Однако и бумажки принесли некоторую пользу. После
долгих увещеваний хозяин согласился на раздел: он оставил себе в виде залога
мой прекрасный новый английский чемодан из желтой кожи, а я взял белье,
паспорт и, что было для меня всего дороже, мои записные книжки. На прощанье
хохол спросил меня:
- А що, и ты там будешь дурака валять?
- Да, и я, - подтвердил я с достоинством.
- Ого! Держись. Я как тебе забачу, зараз скричу: а где мои двадцать
карбованцив!
Три дня подряд я не смел беспокоить Валерьянова и ночевал на зеленой
скамеечке, подложив себе под голову узелок с бельем. Две ночи, благодарение
богу, были теплые; я даже чувствовал, лежа на скамейке, как от каменных плит