"Александр Куприн. Как я был актером" - читать интересную книгу автора

не раз читал лекцию об утерянном "классическом жесте ухода".
- Утерян жест классической трагедии! - говорил он мрачно. - Прежде как
актер уходил? Вот! - Тимофеев вытягивался во весь рост и подымал кверху
правую руку со сложенными в кулак пальцами, кроме указательного, который
торчал крючком. - Видите? - И он огромными медленными шагами начинал
удаляться к двери. - Вот что называлось "классическим жестом ухода"! А что
теперь? Заложил ручки в брючки и фить домой. Так-то, батеньки.
Иногда они любили и новизну, отсебятину. Лара-Ларский так, например,
передавал о своем исполнении роли Хлестакова:
- Нет, позвольте. Я эту сцену с городничим вот как веду. Городничий
говорит, что номер темноват. А я отвечаю: "Да. Захочешь почитать что-нибудь,
например Максима Горького, - нельзя! Темыно, тем-мыно!" И всегда...
аплодисмент!
Хорошо было послушать, как иной раз разговаривают в подпитии старики,
например Тимофеев-Сумской с Гончаровым.
- Да, брат Федотушка, не тот ноне актер пошел. Нет, брат, не то-от.
- Верно, Петряй. Не тот. Помнишь, брат, Чар-ского, Любского!.. Э-хх,
брат!
- Заветы не те.
- Верно, Петербург. Не те. Не стало уважения к святости искусства. Мы с
тобой, Пека, все-таки жрецами были, а эти... Э-хх! Выпьем, Пекаторис.
- А помнишь, брат Федотушка, Иванова-Козельского?
- Оставь, Петроград, не береди. Выпьем. Куда теперешним?
- Куда!
- Ку-уда!
И вот среди этой мешанины пошлости, глупости, пройдошества,
альфонсизма, хвастовства, невежества разврата - поистине служила искусству
Андросова, такая чистая, нежная, красивая и талантливая. Теперь, став
старее, я понимаю, что она так же не чувствовала этой грязи, как белый,
прекрасный венчик цветка не чувствует, что его корни питаются черной тиной
болота.


XI


Пьесы ставились, как на курьерских. Небольшие драмы и комедии шли с
одной репетиции, "Смерть Иоанна Грозного" и "Новый мир" - с двух, "Измаил",
сочинение господина Бухарина, потребовал трех репетиций, и то благодаря
тому, что в нем участвовало около сорока статистов из местных команд:
гарнизонной, конвойной и пожарной.
Особенно памятно мне представление "Смерти Иоанна Грозного" - памятно
по одному глупому и смешному происшествию. Грозного играл Тимофеев-Сумской.
В парчовой длинной одежде, в островерхой шапке из собачьего меха - он
походил на движущийся обелиск.. Для того чтобы придать грозному, царю
побольше свирепости, он все время выдвигал вперед нижнюю челюсть и опускал
вниз толстую губу, причем вращал глазами и рычал, как никогда.
Конечно, роли он не знал и читал ее такими стихами, что даже у актеров,
давно привыкших к тому, что публика - дура и ничего не понимает, становились
волосы дыбом. Но особенно отличился он в той сцене, где Иоанн в покаянном