"Александр Куприн. Как я был актером" - читать интересную книгу автора

и волочить за кулисы. В этом деле мне помогал пожарный солдат, наряженный в
такой же черный саван, как и я. (Почем знать, может быть, он у публики сошел
за Сидорова?) Уриэлем Акостой оказался тот самый актер, что сидел давеча с
Валерьяновым на скамейке; он же был и известный харьковский артист
Лара-Ларский. Подхватили мы его довольно неловко - он был мускулист и
тяжел, - но, к счастью, не уронили. Он только сказал нам шепотом: "Чтоб вас
черт, олухи!" Так же благополучно мы его протащили сквозь узкие двери, хотя
долго потом вся задняя стена древнего храма раскачивалась и волновалась.
В третий раз я присутствовал без слов при суде над Акостой. Тут
случилось маленькое происшествие, о котором не стоило бы и говорить. Просто,
когда вошел Бен-Акиба и все перед ним встали, я, по ротозейству, продолжал
сидеть. Но кто-то больно щипнул меня выше локтя и зашипел:
- Вы с ума сошли. Это Бен-Акиба! Встаньте!
Я поспешно встал. Но, ей-богу, я не знал, что это Бен-Акиба. Я думал:
так себе, старичок.
По окончании пьесы Самойленко сказал мне:
- Васильев, завтра в одиннадцать на репетицию.
Я возвратился в гостиницу, но, узнав мой голос, хозяин захлопнул дверь.
Ночь я провел на одной из зеленых скамеечек между тополями. Спать мне было
тепло, и во сне я видел славу. Но холодный утренник и ощущение голода
разбудили меня довольно рано.


VI


Ровно в половине одиннадцатого я пришел в театр. Никого еще не было.
Только кое-где по саду бродили заспанные лакеи из летнего ресторана в белых
передниках. В зеленой решетчатой беседке, затканной диким виноградом, для
кого-то приготовляли завтрак или утренний кофе.
Потом я узнал, что здесь каждое утро завтракали на свежем воздухе
распорядитель театра господин
Валерьянов и старая бывшая актриса Булатова-Черногорская, дама лет
шестидесяти пяти, которая содержала как театр, так и самого распорядителя.
Была постлана свежая блестящая скатерть, стояли два прибора, и на
тарелке возвышались две столбушки нарезанного хлеба - белого и ситного...
Тут идет щекотливое место. Я в первый и в последний раз сделался вором.
Быстро оглянувшись кругом, я юркнул в беседку и растопыренными пальцами
схватил несколько кусков хлеба. Он был такой, мягкий! Тут идет щекотливое
место. Я в первый и в последний раз сделался вором. Быстро оглянувшись
кругом, я юркнул в беседку и растопыренными пальцами схватил несколько
кусков хлеба. Он был такой, мягкий! Такой прекрасный! Но когда я выбежал
наружу, то вплотную столкнулся с лакеем. Не знаю, откуда он взялся, должно
быть я его не заметил сзади беседки. Он нес судок с горчицей, перцем и
уксусом. Он строго поглядел на меня, на хлеб в моей руке и сказал тихо:
- Это что же такое?
Какая-то жгучая, презрительная гордость колыхнулась во мне. Глядя ему
прямо в зрачки, я ответил тихо:
- Это то... что с третьего дня, с четырех часов... я ровно ничего еще
не ел...