"Александр Куприн. Жидовка" - читать интересную книгу автора

оказалась чрезвычайно вкусной и такой пряной, что от нее щипало язык. "Как
ее готовят?" - мелькнула было у Кашинцева опасливая мысль, но он тут же
засмеялся, вспомнив один из знакомых ему вечерних афоризмов доктора фон
Рюля: "Никогда не надо думать о том, что ешь и кого любишь".
А Хацкель стоял поодаль, заложив руки за спину. Точно угадывая, о чем
думал Кашинцев, он говорил с угодливым и ласковым видом:
- Может, пану кажется, что это приготовлено как-нибудь грязно? Пес...
никогда в жизни! Наши еврейские женщины все делают по святым книгам, а там
уж все сказано: и как чистить, и как резать, и когда мыть руки. А если не
так - это у нас считается грех. Пусть пан кушает себе на здоровье... Этля,
принеси еще рыбы!
Из-за занавески вышла женщина и стала сзади прилавка, кутаясь с головой
в большой серый платок. Когда Кашинцев повернулся к ней лицом, ему
показалось, что какая-то невидимая сила внезапно толкнула его в грудь и
чья-то холодная рука сжала его затрепыхавшееся сердце. Он никогда не только
не видал такой сияющей, гордой, совершенной красоты, но даже не смел и
думать, что она может существовать на свете. Прежде, когда ему случалось
видеть прекрасные женские головки на картинах знаменитых художников, он про
себя, внутренне, был уверен, что таких правильных, безукоризненных лиц не
бывает в натуре, что они - вымысел творческой фантазии. И тем удивительнее,
тем неправдоподобнее было для него это ослепительно прекрасное лицо, которое
он теперь видел в грязном заезжем доме, пропахшем запахом нечистого жилья, в
этой ободранной, пустой и холодной комнате, за прилавком, рядом с пьяным,
храпящим и икающим во сне мужиком.
- Кто это? - шепотом спросил Кашинцев.- Вот эта...- он хотел по
привычке сказать - жидовка, но запнулся,- эта женщина?
- Кто? Это? - небрежно спросил Хацкель, кивнув головой назад.- Это,
пане, моя жинка.
- Как она красива!
Хацкель коротко засмеялся и с презрением пожал плечами.
- Пан с меня смеется? - спросил он укоризненно.- Что такое она?
Обыкновенная бедная еврейка, и больше ничего. Разве пан не видал в больших
городах настоящих красивых женщин? Этля! - обернулся он к жене и проговорил
что-то скороговоркой по-еврейски, от чего она вдруг засмеялась, блеснув
множеством белых ровных зубов, и повела так высоко одним плечом, точно
хотела потереть об него щеку.
- А пан холостой чи женатый? - спросил Хацкель с вкрадчивой
осторожностью.
- Нет, я холостой. А что?
- Нет, я только так себе... Значит, пан холостой. А почему же пан,
такой солидный и образованный человек, не захотел жениться?
- Ну, это длинная история... По многим причинам. Да, я думаю, еще и
теперь не поздно. Не так уж я стар. А?
Хацкель вдруг придвинулся вплотную к доктору, оглянулся с боязливым
видом по сторонам и сказал, выразительно понизив голос:
- А может, вы, пане, заночуете у нас в заезде? Вы, пожалуйста, не
беспокойтесь, у меня всегда останавливаются самые хорошие паны: пан
Варпаховский из Монастырища, пан посессор Луцкий, бывают из господ
офицерей...
- Нет, мне надо торопиться. Некогда.