"Андрей Кураев. Христианин в языческом мире, или О наплевательском отношении к порче" - читать интересную книгу автора

Что думал зал. И афоризмом
Обрушивал на этот зал.
И часто от бессонных планов,
упав лицом на кулаки,
Устало говорил Ульянов:
"Мне трудно, Ленин. Помоги!"
Когда он хаживал с ружьишком,
Он не был Лениным тогда,
А Ленин с профилем мужицким
Брал легендарно города!
Вносили тело в зал нетопленный,
А он - в тулупы, лбы, глаза,
Ушел в нахмуренные толпы,
Как партизан идет в леса...
Он строил, светел и двужилен,
страну в такие холода.
Не говорите: "Если б жил он!"
Вот если бы умер - что тогда?*
______________
* Вознесенский А. Ахиллесово сердце. М., 1966, сс. 195-197.


Индолог Алексей Пименов, обративший внимание на религиозную
нагруженность поэзии Маяковского и Вознесенского, прочитал их строки в
соответствии со своими профессиональными интересами. Он полагает, что в них
имеет место воспроизведение традиционного ведического верования в
периодические воплощения безличностного Абсолюта на земле: "Итак, если
Ульянов-Ленин - единица, то "товарищ Ленин" с его "долгой жизнью" - это и
есть "мозг", "сила", "совесть" рабочего класса, т.е. главная ценность на
Земле. Иными словами: это - высшее бытие. Абсолют в рождавшейся тогда
религиозно-мифологической традиции большевизма. Абсолют, называемый
Ленин-партия, по существу, не персонифицирован. Его границы во времени
размыты. Не вечен ли он? Маяковский не доводит до конца этот мотив, но вывод
напрашивается именно такой. Безличность Абсолюта не делает его, однако,
отвлеченным и расплывчатым. Настаивая на ней, поэт, собственно говоря,
стремится к тому, чтобы как можно ярче выразить его неисчерпаемость, его
несводимость к какой-либо "единице", пусть самой выдающейся. Между прочим, и
всезнание, способность "Землю всю охватывая разом, видеть то, что временем
закрыто" - тоже получает дополнительное обоснование, оказавшись присущей не
просто "герою", а субстанции, имеющей много дополняющих друг друга личин. Но
ее-то, эту субстанцию, образуют, в нее сливаются пальцы "миллионопалой
руки", "единицы", утратившие свою единичность в сомкнутом строю. Траур
превращается во вспышку энтузиазма в тот момент, когда масса приходит в
движение; и когда именно марш "железных батальонов пролетариата" (выражение
реального, исторического Ленина) становится ответом на вопрос: кем его
заменить? Его не надо никем заменять, он по-прежнему здесь, в "страшном
рывке" Красной площади и в красном знамени, развевающемся над ней. Все
скорбевшие и шедшие за гробом - они и есть вечно живой Ленин. Интересно, что
очень сходную трактовку образа большевистского вождя можно встретить у
поэтов - современников Маяковского, но чрезвычайно далеких от него и по