"Августо Кури. Продавец грез " - читать интересную книгу автора

понравилось. Обернувшись к нам, он спросил:
- Этот молодой человек слабее или сильнее нас? Какую цену он платит за
исполнение своих ритуалов на публике? Он слаб или обладает исключительной
храбростью? Не знаю, как по сравнению с вами, но по сравнению со мной он
сильнее.
Мы промолчали, а он продолжал:
- Сколько раз, по вашему мнению, этот юноша сидел в центре окружности,
которую не строил, подобно тому, как он делает это сейчас? Сколько бессонных
ночей он провел, думая о насмешках прохожих? В каких только ситуациях он не
попадал в плен бесчеловечной предвзятости? - И для того, чтобы мы еще лучше
почувствовали зловоние нашей дискриминации, заключил: - Порицание ранит
человека, предвзятость его уничтожает.
Каждый раз, когда учитель анализировал состояние души других людей, он
снимал с нас все одежды и оставлял голыми. Я обнаружил, что даже такие люди,
как я, которые всегда защищали права человека, в целом ряде областей
являются чрезвычайно предвзятыми, хотя это их качество проявляется весьма
незаметно - в виде затаенной улыбки или показного безразличия. Мы хуже
вампиров. Мы убиваем, не высасывая кровь.
- Если вы хотите продавать мечты о солидарности, вам предстоит
научиться заставлять плакать людей, которые никогда не плакали, не
озвучивали своих тревог, черты лица которых никогда не искажал страх. Те,
кому не удастся развить в себе эти качества, обретут признаки психопатии,
даже если будут жить в атмосфере храмов науки, предпринимательства, политики
и религии. Они будут давить, ранить, душить, не чувствуя боли других. Не
принадлежите ли вы к этому типу людей? - спросил он.
Я попытался сделать глубокий вдох, чтобы мой мозг как следует насытился
кислородом. Нет ли у меня признаков психопатии? Типичные психопаты легко
узнаваемы, но те из них, признаки психопатии которых едва заметны, способны
маскировать свою бесчувственность, в том числе и с помощью своих ученых
титулов, своей этики или своей духовности. Я ее маскировал.
Я никогда не спрашивал у сына, каковы его страхи или наиболее
бесспорные разочарования, а лишь устанавливал правила, указывал на
недостатки, но никогда не продавал мечты о том, что я человеческое существо,
которое хочет узнать его поближе и которому нужно, чтобы он любил своего
отца. У меня никогда не было такого студента, который захотел бы рассказать
мне о своей печали раздражении или безразличии. Я никогда не подставлял
коллеге-преподавателю плечо, на котором он мог бы выплакаться. Другие
преподаватели для меня были техническими исполнителями, но не людьми. Они
получали больничные листы, я - никогда. Мой инертный образ жизни вернулся ко
мне, словно бумеранг.
Когда я задумался над тем, чтобы покончить с собой чаша моих эмоций для
коллег и студентов оказалась невидимой. Интеллектуал, подобный мне, не имел
права кричать о своей душевной боли. Депрессия с точки зрения таких
интеллектуалов была принадлежностью людей слабых. Никто не заметил печали,
которая как бы тихой сапой прокралась на мое лицо. То ли они были слепыми,
то ли я не умел демонстрировать своих сантиментов? Не знаю.
Как нас всегда предупреждал учитель, никто не является злодеем на все
сто процентов, и никто - на все сто про- центов жертвой. Я бьт
бесчувственным, и меня окружали люди с явно пониженным уровнем
чувствительности. Я не нуждался ни в аплодисментах, ни в похвалах ученого