"Николай Курочкин. Смерть экзистенциалиста" - читать интересную книгу автора

философии, доступные простому интеллигентному человеку, а остальные -
словесный туман и муть голубая, профессорская философия профессоров
философии. И что он остается непоколебимым марксистом-экзистенциалистом и
чтоб больше к нему не приставали!
Уже и сам Степан излечился и отрекся от экзистенциализма (Андрей
изложил ему суть количественной теорию информации, азы кибернетики и
знаменитое второе начало термодинамики - и теперь "Сенная лихорадка",
который даже имен Норберта Винера и Клода Шеннона доселе не слыхал,
лихорадочно конспектировал статьи Вернадского о биосфере и ноосфере) и
смотрел на "философию существования" примерно так, как вступающий из
пятьдесят четвертого в пятьдесят шестой размер мужчина смотрел бы на
сбереженные мамой его детские штанишки. Он убеждал Андрея:
- Бросил бы ты эту тягомотину, старик, она тебя до дурдома доведет. И
какой черный юморист ее назвал "философия существования"? Правильнее бы
называть наоборот: "философией несуществования"! Лучше объясни мне
членораздельно и без всяких уравнений, что такое "гомеостат" и кто он такой,
этот ваш Билл Эшби.
Но Четырина занесло. То он "наводил мосты" от экзистенциалистского
учения о произвольном поступке, как вызове хаосу и абсурду бытия, к
кибернетическим теориям жизни как процесса упорядочения материи. То
доказывал, что экзистенциалистская этика прекрасно сочетается с марксистским
мировоззрением: мол, у каждого случаются полосы такого самочувствия души,
когда тебе плевать на то, что ты часть бессмертного человечества, раз ты, ты
лично обречен на смерть, когда мир кажется чуждым и бессмысленным, - и вот
в такие периоды именно экзистенциализм, и только он один, может дать
человеку стимул к активному действию.
Он познакомился с попиком из пригородной церквушки - вертким
хитроглазым одесситом, поклонником поп-музыки и владельцем богатой коллекции
пленок со стереозаписями литургий в исполнении московских артистов, приводил
попика в общежитие и спорил с ним чуть не дни напролет. Насколько можно было
из их путаных, со ссылками на апокрифические евангелия, тексты Мертвого моря
и "Экклезиаста", словопрений уяснить, Андрей выжимал из попика прямое
признание, что есть бог, "тот свет" и индивидуальное бессмертие, а лукавый
пастырь финтил:
- Я, Андрюша, не могу тебе ответить однозначно. Есть, нет... Да я не
знаю, сам-то верую ли. В академии, в Загорске, столько всяких доводов и
контрдоводов впитал, что сейчас кого угодно и хоть даже самого себя могу
убедить, что бог есть или что его нет. Вот хоть, исходя из "допплеровского
эффекта" - есть такой в современной физике, - докажу сотворенность мира
богом. По крайней мере, нашей Галактики. Или, наоборот, из канонического
текста Библии неопровержимо выведу, что бога нет и не было, а? Библия, брат
Андрюха, книга великая! Величайшая! Только если откровенно, ее следует
называть не "Боговдохновенное священное писание", а "Хрестоматия по истории
Древнего Востока в древнееврейской литературе и фольклоре".
Андрей и попик чуть не по строке разбирали "Братьев Карамазовых" и
"Исповедь" Льва Толстого, потом разругались, и попик перестал являться в
общежитие. Зато Андрей теперь якшался с какими-то "вольными философами",
давно отчисленными из университета. Его сняли с повышенной стипендии, но он
этого будто и не заметил. Потом за многочисленные "хвосты" Четырина вовсе
выгнали из института. Но это уж после того, как сгоревшее общежитие