"Генри Каттнер. Лучшее время года" - читать интересную книгу автора

Что это было настоящее, необозримое и чудовищное бедствие -
он не сомневался. И оно когда-то произошло на самом деле -
это тоже было совершенно очевидно. В тумане на миг
возникали лица, искаженные горем, недугом, смертью, - лица
реальных людей, которые были когда-то живыми, а теперь
предстали перед ним в смертельной агонии.
Он видел мужчин и женщин в богатых одеждах; они крупным
планом появлялись на фоне тысяч и тысяч мятущихся, одетых в
лохмотья бедняков, что громадными толпами проносились по
экрану и исчезали в мгновение ока. Он видел, как смерть
равно настигала тех и других.
Он видел прекрасных женщин; они смеялись, встряхивая
кудрями, но смех превращался в истерический вопль, а вопль -
в музыку. Он видел мужское лицо. Оно появлялось снова и
снова - удлиненное, смуглое, мрачное, в глубоких морщинах;
исполненное печали лицо могущественного человека,
умудренного в земных делах; лицо благородное и -
беспомощное. Некоторое время оно повторялось как главная
тема, и каждый раз все большая мука и беспомощность искажали
его.

Музыка оборвалась в нарастании хроматической гаммы.
Туман пропал, и комната вернулась на место. Какое-то
мгновение на всем вокруг Оливеру еще виделся отпечаток
смуглого, искаженного болью лица - так яркая картина долго
стоит перед глазами, когда опустишь веки. Оливер знал это
лицо. Он видел его раньше, не так уж часто, но имя человека
обязательно должно было быть ему знакомо.
- Оливер, Оливер... - Нежный голос Клеф донесся
откуда-то издалека. Оливер стоял ослабевший, привалившись
спиной к косяку, и смотрел ей в глаза. Она казалась
опустошенной, как и он сам. Жуткая симфония все еще держала
их в своей власти. Но даже в смутную эту минуту Оливер
понял, что музыка доставила Клеф огромное наслаждение.
Он чувствовал себя совсем больным. Человеческие
страдания, которым его только что заставили сопереживать,
вызвали тошноту и дрожь, и от этого все кружилось у него
перед глазами. Но Клеф - ее лицо выражало одно восхищение.
Для нее симфония была прекрасной и только прекрасной.
Непонятно почему Оливер вдруг вспомнил о вызывающих
тошноту карамельках, которые так нравились Клеф, и об
отвратительном запахе странных кушаний, что просачивался
иногда в коридор из ее комнаты.
О чем это говорила она тогда на крыльце? О знатоках, вот
о чем. Только настоящий знаток способен оценить такого...
такого авангардиста, как некто по имени Сенбе.
Опьяняющий аромат поднялся тонкой струйкой к его лицу.
Он почувствовал в руке что-то прохладное и гладкое на
ощупь.
- Оливер, умоляю вас, простите меня, - в тихом голосе