"Генри Каттнер. Лучшее время года" - читать интересную книгу автора

Клеф звучало раскаяние. - Вот, выпейте, и вам сразу станет
лучше. Ну, пейте же, я прошу вас!
И только когда язык ощутил знакомую сладость горячего
душистого чая, до него дошло, что он исполнил ее просьбу
Пары напитка окутали разум, напряжение спало, и через минуту
мир снова обрел свою надежность. Комната приняла обычный
вид, а Клеф...
Ее глаза сияли. В них было сочувствие к нему, Оливеру,
но сама она была переполнена радостным возбуждением от
только что пережитого.
- Пойдемте, вам нужно сесть, - мягко сказала она, потянув
его за руку. - Простите - мне не следовало ее проигрывать,
пока вы в доме. Нет, у меня даже нет оправданий. Я совсем
забыла, какое впечатление она может произвести на человека,
незнакомого с музыкой Сенбе. Мне так не терпелось узнать,
как он воплотил... воплотил свою новую тему. Умоляю вас,
Оливер, простите меня!
- Что это было? - Его голос прозвучал тверже, чем он
рассчитывал: чай давал себя знать. Он сделал еще глоток,
радуясь аромату, который не только возбуждал, но и приносил
утешение.
- Ком... комбинированная интерпретация... ах, Оливер,
вы же знаете, что мне нельзя отвечать на вопросы!
- Но.
- Никаких "но". Потягивайте чай и забудьте о том, что
видели. Думайте о другом. Сейчас мы с вами послушаем
музыку - не такую, конечно, а что-нибудь веселое...
Все было, как в прошлый раз. Она потянулась к стене, и
Оливер увидел, что синяя вода на заключенной в раму картине
пошла рябью и стала выцветать. Сквозь нее пробились иные
образы - так постепенно проступают очертания предмета,
всплывающего из глубины моря.
Он различил подмостки, занавешенные черным, а на них -
человека в узкой темной тунике и чулках, который мерил сцену
нетерпеливыми шагами, двигаясь как-то боком. На темном фоне
лицо и руки казались поразительно бледными. Он был хром и
горбат и произносил знакомые слова. Оливеру однажды
посчастливилось увидеть Джона Бэрримора в роли горбуна
Ричарда, и то, что на эту трудную роль посягнул какой-то
другой актер, показалось ему немного оскорбительным. Этого
актера он не знал. Человек играл с завораживающей
вкрадчивостью, совершенно по-новому трактуя образ короля из
рода Плантагенетов. Такая трактовка, пожалуй, и не снилась
Шекспиру.
- Нет, - сказала Клеф, - не то. Хватит мрачности!
И она снова протянула руку. Безыменный новоявленный
Ричард исчез с экрана, уступив место другим голосам и
картинам. Они мелькали и сливались друг с другом, пока
наконец изображение не стало устойчивым: на большой сцене
танцовщицы в пастельно-синих балетных пачках легко и