"Пауль Аугустович Куусберг. В разгаре лета (1 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

был, из рабочих или из образованных, каждый старается забраться повыше. Я бы
и минуты не стал сомневаться, сразу бы уселся в директорское кресло.
Инженеры и мастера дело знают, монтажников тоже учить нечего, где им
трубы прокладывать да раковины ставить: уж дело бы не стало. Нет, ей-богу,
сидит во мне что-то вроде карьеризма. Иначе с какой стати я обмозговываю
мыслишку, чтобы закончить среднюю школу и попасть в институт да забраться
малость повыше. Ладно, как бы там со мной ни было, а авторитет Руутхольма
после этой истории с директорством здорово поднялся среди рабочих.
Меня Руутхольм сделал комсомольцем. Просто подошел ко мне и спросил, не
хочу ли вступить. Я ему говорю, что не думал об этом и как-то оно чудно
решать такие дела с маху. А он говорит, что если я не жалею о том, как ходил
двадцать первого июня на площадь Свободы, в Кадриорг, к Централке и на
Тоомпеа, то совсем это не с маху, ну, а если жалею, тогда - конечно.
Словом, сумел мне втолковать, какая это большая для меня ошибка - стоять в
стороне от комсомола, а недельки через две вручили мне членский билет. После
этого набросился я на политическую литературу, ведь если ты стал членом
организованного авангарда молодежи, то обязан кое в чем и разбираться тоже.
А перед самой войной тот же Руутхольм возвел меня в комсорги нашего
предприятия. Сперва я было стал отнекиваться, даже выторговал себе время на
размышление, но в конце концов согласился.
Заведующий мастерской Эндель Нийдас - член нашего профкома, отличный
оратор, куда языкастее нашего политрука. Политруком его не назначили - не
член партии. А то, что он беспартийный большевик, - это уж точно.
Большинство инженеров, техников и старых мастеров норовят держаться от
общественной работы подальше, а кое-кто не прочь и проехаться при случае
насчет всего нового. Нийдас не такой. Он часто выступает на собраниях и дает
жару всяким нытикам, которые без конца жалуются на материальные трудности,
на плохой инструмент и запутанную систему оплаты. И хотя в последнее время и
впрямь частенько не хватает оцинкованных труб, хотя, если говорить по
правде, новые инструменты хуже старых, я все-таки согласен с Нийдасом: что
за охота бубнить об этом без конца?
Когда грянула война и у нас был митинг, Нийдас очень горячо выступал.
Заявил без всяких, что теперь долг каждого сознательного советского человека
-- защищать свое социалистическое отечество. И не впустую ведь болтал; сразу
в истребительный батальон вступил.
Руутхольм и Нийдас - люди во многом разные. Даже по внешности.
Руутхольм - коренастый, широкоплечий, с длинными руками и здоровенными
кулаками: из такого и штангист мог выйти, и боксер. Высокий и стройный
Нийдас с маленькими детскими руками кажется рядом с ним даже щуплым,
хрупким. Руутхольм любит брить голову наголо, Нийдас носит пышную,
артистическую шевелюру. У Руутхольма голос будто у ржавой дверной петли, а у
Нийдаса - нежный тенор первого любовника. Если Руутхольм кажется мне
замкнутым, то Нийдас выглядит свойским парнем: с любым человеком найдет
общий язык. Одинакового у них только возраст: обоим по тридцати.
Но кто меня и вправду поразил, так это наш бухгалтер, Таавет Тумме. Я
просто удивился, когда увидел, что и он шагает вместе с нами на улицу
Кандле, к зданию школы, где формировался истребительный батальон. Человек он
молчаливый, замкнутый, на собрании никогда не выступит. Я всегда причислял
этого тощего коротышку, носившего, чтобы прибавить себе росту, башмаки на
толстой подошве и высоких каблуках, к той аполитичной интеллигенции, которая